Маэстро

Девочка сыпала вопросами, сверяясь с бумажкой, выдавая руку куда более взрослого редактора, готовившего интервью. Хотя, кто их знает, это поколение пепси? Когда речь заходит о нашей недавней истории, они все бойкие на язык «знатоки», пытающиеся показать свое превосходство – молодые, свободные, не признающие авторитетов. Снимают якобы острые программы, склеивают из нейтральных ответов провокационные материалы в погоне за сенсацией. Сколько их перевидала Мария Алексеевна? Но каждый раз терпеливо отвечает, объясняет, раскладывает по полочкам. Надеется, что в итоге на экран выйдет что-то путное. Ей кажется, что так она сохраняет память о Марате. Передачу посмотрят тысячи зрителей, и кто-то откроет для себя прекрасного певца из прошлого. А кто-то переживет приятные минуты собственной юности. И все вместе это как-то согреет Марика там, откуда еще никто не возвращался.

– Поначалу перестройка принесла облегчение, – спокойно начала она в сто пятый раз привычный рассказ. – В один день словно рухнули все цепи, которые не давали нам спокойно заниматься творчеством: худсоветы, цензура, указания свыше – кому, что и как петь. Люди, которые пытались запретить Марату выступать, лишились постов. Эстраду накрыла волна свободы, все вздохнули полной грудью. Но очень скоро свобода стала похожа на анархию. Вместе с худсоветами исчезли те институты, которые обеспечивали стабильную работу, развалился Госконцерт, все хозяйственные заботы легли на плечи артистов: реквизит, костюмы, билеты на самолет, аренда зала, даже расклеивание афиш – за все надо было платить самому. Но мы как-то справлялись. У Марата был прекрасный администратор Левон Моисеевич Ацхель, он организовывал нам гастроли. Мы сделали совместную программу, начали выезжать за рубеж.

– Выступали перед нашими эмигрантами? – тут же уточнила девица.

Мария Алексеевна царственно кивнула.

– Да. За годы советской власти в Германию, Израиль и Америку уехало очень много наших бывших соотечественников. Они соскучились по любимым артистам и очень тепло нас принимали.

Журналистка понимающе усмехнулась. Мол, знаем цену такой популярности, на Брайтон-Бич живут сплошь патриоты. Но Агдавлетова спокойно продолжала рассказ. Да, в отличие от многих артистов, кичившихся зарубежными гастролями, но всегда умалчивающих, для кого и где они выступают, она предпочитала говорить правду в глаза. Тоже приучил Марат, не терпевший, когда коллеги перед журналистами распускали павлиний хвост и начинали самозабвенно врать.

– Находилась работа и в России, в Москве. Появилось много интересных программ на телевидении, куда нас с Маратом приглашали.

– А что же случилось потом? Почему ваш супруг ушел со сцены?

– Потому что перестал вписываться в окружающую реальность. – Мария Алексеевна ответила словами Марика. – Ему просто стало неинтересно.

Девочка смотрела на нее и не понимала, ждала пояснений. Вот и тогда мало кто понял, что же на самом деле произошло. Как Марат Агдавлетов, один из самых популярных артистов страны, не растерявший, в отличие от многих коллег, популярности после падения режима, по-прежнему любимый тысячами поклонниц, вдруг ушел со сцены. Ушел, когда наконец-то обрел свободу и мог петь все что угодно и где угодно. В своей стране и за ее пределами. Мог подписывать контракты с заграничными театрами, которые раньше просто не попадали к нему в руки, а оседали в столах министерства культуры. Ушел еще совсем не старым человеком, при силах и при голосе. По крайней мере, так казалось окружающим. Правду знала только Мария Алексеевна. Но меньше всего она была настроена рассказывать ее девочке в розовых колготках.

* * *

– Марат! Марат, к тебе пришли!

Маша настойчиво стучала в дверь кабинета, но никакой реакции не следовало.

– Марат, пожалуйста, открой!

– Маэстро, ты чего там заперся? – донесся бодрый голос Кигеля. – Открывай, жена волнуется. А то дверь высажу.

Послышались нетвердые шаги, шорох ключа в замке. Наконец дверь распахнулась. На пороге стоял Марат. Помятый, небритый и мрачный донельзя. В руке он держал начатую бутылку коньяка.

– О-о-о, ну все понятно, – хмыкнул Андрей. – Еще один. Неделю назад в таком же состоянии Леньку Волка встретил. Что ж вы все лапки сложили-то? Тоже работы нет?

– Да есть у него работа, – не удержалась Маша. – Звонят постоянно, приглашают. Отказывается.

– Машенька, ты иди, сделай нам чайку. А мы с Маратом поговорим, – мягко произнес Кигель, протискиваясь в кабинет.

Маша фыркнула, но ушла. Марат плюхнулся на диван, заваленный нотами, дисками и книжками, расчистил место для друга.

– Садись. Коньяк будешь?

– Не буду. И тебе уже хватит. По какому поводу пьянка?

– А что? – вскинулся Марат. – Я не на работе, имею право.

– Так вот я и спрашиваю, почему ты не на работе? Декабрь на дворе, я с одной площадки на другую едва успеваю мотаться. Новогодние съемки, корпоративы. Ты чего? Сейчас бешеные деньги можно заработать. В январе забухаешь, если так хочется.

Марат покачал головой.

– Нет, я не могу. Не могу сейчас петь.