Мадемуазель де Мопен

Быть может, по-настоящему можно полюбить лишь невинную девушку, невинную душой и телом, хрупкий бутон, который не приласкал еще ни один зефир и на чьи сомкнутые лепестки не опустилась еще ни единая капля дождя или росы, — непорочный цветок, который развернет свой белоснежный убор для вас одного, прекрасную лилию с серебряной чашей, в которой еще не омочило губ ни одно желание, которую позлатит только ваше солнце, поколеблет только ваше дыхание, оросит только ваша рука. Полуденное сияние немногого стоит в сравнении с божественной бледностью рассвета, и весь жар искушенной и знающей жизнь души уступает небесному неведению юного сердца, пробуждающегося для любви. Ах, как горько и постыдно думать о том, что смываешь следы чужих поцелуев, что на этом лбу, губах, шее, плечах, на всем этом теле, которое ныне принадлежит тебе, не осталось, быть может, места, где бы не горели следы чужих губ; что этот божественный лепет, который приходит на подмогу языку, не находящему более слов, уже кто-то слышал; что эта изнемогающая плоть не с тобой первым познала этот восторг, этот бред, и где-то там, далеко, в глубине, в тайных закоулках души, куда никто не доберется, затаилось неумолимое воспоминание, которое сравнивает нынешнее наслаждение с минувшим!

Хотя по врожденной беспечности я предпочитаю торные дороги нехоженым тропам, а фонтанчик с питьевой водой на площади — горному роднику, мне непременно надо будет сделать попытку полюбить какое-нибудь девственное, создание, чистое, как снег, трепетное, как мимоза, только и умеющее, что краснеть да опускать глаза; быть может, в этой прозрачной струе, куда не нырял еще ни один пловец, я и выловлю жемчужину самой чистой воды, достойную красоваться рядом с жемчужиной Клеопатры; но для этого необходимо оборвать связь, удерживающую меня возле Розетты, ибо с ней мне уже точно не осуществить моей мечты, но, по правде сказать, у меня недостает для этого сил.

И потом, если уж признаваться во всем до конца, в глубине моей души затаилось одно глухое и постыдное соображение, не смеющее объявиться на свет, а между тем, я должен им с тобой поделиться, поскольку, во-первых, обещал ничего не утаивать, а во-вторых, только полная исповедь достойна похвалы; соображение это немало способствует моей нерешительности. Допустим, я порву с Розеттой, но прежде чем я найду ей замену, пройдет время, какими бы доступными ни были те женщины, среди которых я стану выбирать ей преемницу; но между тем с нею я так приучился к наслаждению, что прервать его будет для меня сущей мукой. Правда, в запасе остаются куртизанки: когда-то я их весьма жаловал и не упускал случая за ними приволокнуться — но нынче они внушают мне чудовищное отвращение, меня от них тошнит. Итак, об этом и думать нечего, сладострастие так меня расслабило, отрава так глубоко пронизала меня, дойдя до мозга костей, что мысль о том, чтобы месяц-другой обходиться без женщин, для меня невыносима. Это эгоизм, самый грязный эгоизм, но думается мне, что от самых добродетельных людей, пустись они на откровенность, можно услышать весьма похожие признания.

Вот тот клей, который держит меня сильнее всего; иначе бы мы с Розеттой давным-давно бесповоротно рассорились. И потом, по правде сказать, ухаживать за женщиной — это такая тоска смертная, на какую у меня просто духу недостает. Снова твердить очаровательные глупости, которые я уже повторял столько раз; строить из себя любезника, писать записки и отвечать на них; вечером провожать красавицу за целых два лье от собственного дома; студить себе ноги и подхватывать насморк под окном, подкарауливая обожаемую тень; подсчитывать на кушетке, сколько слоев ткани отделяет вас от вашей богини; носить букеты и таскаться по балам — и все это, чтобы достичь того, чего я достиг теперь: сущая мука! Уж лучше не покидать наезженной колеи. Выбраться из нее, чтобы, вволю посуетившись и изрядно хлебнув лиха, угодить в другую, точно такую же, — к чему? Будь я влюблен, дело пошло бы само собой, и все эти хлопоты показались бы мне восхитительными; но я-то ничуть не влюблен, хотя мне очень хочется влюбиться, ведь любовь, в сущности, — единственное, что есть на свете; и если наслаждение, бледная тень любви, так манит нас — какова же должна быть она сама? В какой струе неизреченных восторгов, в каких озерах чистых блаженств должны утопать те, кого поразила в сердце одна из стрел с золотым острием и кто пылает вожделенным огнем взаимной страсти!

Рядом с Розеттой я чувствую сонный покой и ленивую негу, дары плотской пресыщенности, и ничего более, но мне этого мало. Часто эта сладострастная одурь переходит в оцепенение, а спокойствие — в скуку; тогда я впадаю в беспричинную рассеянность, и мною овладевают какие-то бесцветные грезы, которые утомляют и изнуряют меня; из этого состояния следует вырваться во что бы то ни стало.