Мадам «Нет»

Ну, думаю, что ж, попробуем! Слава посмотрел на сцену (а выносить меня надо было «на стульчике»: это такая поддержка, когда балерина сидит на ладони вытянутой вверх руки партнера – но какой уж тут «стульчик»!), подхватил меня на низкую поддержку под мышку и так вынес. Танцуем, кое-как движемся, и тут опять надо делать высокую поддержку, когда он на вытянутых вверх руках меня кружит. Я делаю «препарасьон» (подход к движению), он – тоже, а дальше, дальше-то что? Вдруг Слава становится на колени, поднимает меня на эту поддержку и так, на коленках, поворачивается на полу. Тут я уж не выдержала: закутала себе лицо шарфом, чтоб только зрители не видели, и хохочу, хохочу. А Слава опять перехватил меня под мышку и так, еле живую от смеха, унес со сцены…

Васильев долго сопротивлялся такой халтуре – года три продержался. Как-то под Новый год набралось уж очень много концертов – чуть не восемь за день, в которых мне предстояло танцевать с Марисом Лиепой. На общественном транспорте мы бы никак не могли везде успеть и поэтому попросили Васильева нас подвезти (тогда еще ни у Мариса, ни у меня своей машины не было). С нами ездил Владимир Фридман, администратор Московской филармонии, который организовывал эти концерты, – милейший человек, страстно любящий балет и всех нас, балетных артистов. Любил он и пошутить: когда мы приезжали в очередной клуб и встречающие подхватывали меня с Марисом под руки, вели за собой – принимать, одевать, выпускать на сцену, Фридман кивал головой на Васильева и говорил: «А шофера пустите пока погреться!» Володя потом еще долго рассказывал, как он «у Екатерины Сергеевны шофером работал»…

Случались и другие курьезы. Как-то мы уже с Васильевым не успевали с одного концерта на другой. Наши коллеги артисты как могли тянули время. Наконец мы приехали, и дама-конферансье начала объявлять наш номер. Говорила она томно, с длинными многозначительными паузами: «Чайковский… (пауза) Петр Ильич… (пауза) Па-де-де… (пауза и глубокий вдох) из балета… (с большим пафосом после долгой паузы) “Щелкунчик”!» – и так далее. За это время мы должны были успеть переодеться, причесаться и загримироваться.

Еще одна история с переодеванием произошла в Лужниках во Дворце спорта. Примчались мы туда с Володей Никоновым в последний момент, нам говорят: «Или вы прямо сейчас выходите на сцену, или ждите второго отделения, это будет минут через сорок». Я решаюсь: «Выходим сейчас! Где тут переодеться?» Несусь по длиннющему лужниковскому коридору, мне показывают: «Сюда!» Вбегаю в какую-то комнату, а там – весь цвет МХАТа: Прудкин, Яншин, Грибов – сидят за столиком, спокойно о чем-то беседуют. Я влетаю, они все оборачиваются ко мне: «Что?! Что надо делать? Чем помочь?» Я только одно повторяю: «Скорее, скорее!!!» Все с себя сбрасываю, вытаскиваю концертный костюм – они вскакивают, начинают помогать, затягивать, застегивать: крючок-поясок, быстро-быстро! Наконец я одета, бегу на сцену. Тем временем ведущий, которому велели тянуть паузу, анекдоты рассказывает. Ему из-за кулис машут: «Все, объявляй!» Он радостно произносит: «Екатерина Максимова и Владимир Никонов – па-де-де из балета “Щелкунчик”!» И занавес начинает открываться. А за кулисами около сцены в полу было сделано специальное отверстие для бутафорской колонны. И я с разгону в эту дыру провалилась, еле успела за какой-то трос ухватиться, так на нем и повисла. Теперь я – с одной стороны сцены (мы с Никоновым должны выходить навстречу друг другу), Володя Никонов – с другой стороны (а сцена в Лужниках колоссальная), и за роялем – концертмейстер, которая уже играет вступление к «Щелкунчику»: «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…» Никто не выходит! Она опять: «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…» Никого! Никонов со своей стороны смотрит – нет меня! Только что была – и вдруг нету! Он тогда несется, обегает сцену, видит меня на тросе, вытаскивает (все под те же звуки вступления: «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…»), ставит на ноги (ладони у меня черные, кожа содрана этим канатом), бежит обратно, и на 64-м такте – «Ямп, да-ра-ра-ра-ра…» – мы наконец выходим на сцену. Все нормально! Станцевали, и после такого стресса, после всей беготни, да еще после падения под сцену, возвращаюсь обратно в ту комнату, где переодевалась. Теперь-то я уже вижу (а ведь перед выступлением ничего не замечала, не соображала), что передо мною – великие мхатовские старцы, люди, перед которыми я благоговею. И они все бросаются ко мне с вопросами: «Ну как?! Успели?! Слава Богу!» А я, девчонка (тогда еще даже и не заслуженная была), стою перед ними, мнусь: «Вы извините, но вот… дело в том… что вот… мне бы… переодеться надо… Вы не могли бы на минуточку выйти?» Тут они буквально падают в кресла и начинают хохотать. Только что я перед ними свои одежки скидывала с воплями: «Одевайте меня скорее!» – и вдруг такая стеснительная девочка оказалась!.. Ну конечно, Артисты, они же все понимали…

Глава пятая. Медовая, серебряная, рубиновая