Мадам Мидас

Китти, конечно же, выпустили, но, охваченная стыдом и муˊкой оттого, что всю ее прошлую жизнь выставили на всеобщее обозрение, девушка не захотела повидаться с Мадам Мидас, а исчезла в толпе и попыталась спрятать от всех свое бесчестье, хотя бедняжка не столько согрешила сама, сколько стала жертвой чужих грехов.

Ванделуп, на арест которого был выписан ордер за убийство Лемара, тоже исчез; предполагалось, что он отправился в Америку.

Мадам Мидас испытала жестокое потрясение, обнаружив всеобщую низость. Она назначила некоторое содержание своему мужу при условии, что никогда больше его не увидит, и тот с готовностью принял это условие. Потом миссис Вилльерс устроила все свои дела в Австралии и уехала в Англию, надеясь в путешествии если и не забыть свои прошлые беды, то хотя бы найти в нем некоторое облегчение.

Хорошая женщина… Благородная женщина. Однако она отправилась в путь с разбитым сердцем, в одиночестве, не веря никому и не радуясь жизни. Душа ее была слишком прекрасной, чтобы миссис Вилльерс погрузилась в низкое, циничное равнодушие мизантропа, и она использовала свое богатство в благих целях, облегчая ужасы нищеты, помогая тем, кто нуждался в помощи. Как греческий царь Мидас, в честь которого она получила свое причудливое прозвище, эта женщина превращала в золото все, к чему прикасалась. Это не приносило ей счастья, зато приносило счастье остальным. Но она, пожалуй, отдала бы все свое богатство за то, чтобы восстановить свою веру в людей, которая была так жестоко попрана.

Эпилог Расплата за грехи

Такая жаркая ночь! Ни дуновения. Полная тускло-желтая луна висит, как лампа, в темно-синем небе. Над самым горизонтом скопились грозовые тучи, рваные и бурлящие. Небосвод как будто давит на неподвижную землю, где все спеклось и ссохлось, листья деревьев безжизненно висят, желтая увядшая трава перемешана с горячей белой пылью дорог. Полная неподвижность царит в Ярра-Ярра, даже река молчит, быстро извиваясь между низкими грязными берегами. Ни лай собак, ни человеческий голос, ни вздох ветра в листве деревьев не нарушают тишину. И во всей этой сверхъестественной тишине господствует некая нервная энергия, потому что воздух полон электричества, и все пропитано скрытой силой. Длинный след серебристого света блестит на темной поверхности реки, здесь и там поток кружится в мрачных, угрюмых водоворотах… Или вскипает, и полоски грязно-белой пены бурлят вокруг стволов, напоминающих призраки эвкалиптов, протягивающих над водой свои белые, покрытые шрамами ветви.

Чуть ниже моста, который ведет в Ботанические сады, на ближнем берегу реки стоит старая, полуразвалившаяся купальня с длинным рядом отсыревших раздевалок без дверей. Перед раздевалками есть широкая деревянная платформа: она покато спускается к берегу, а оттуда, протянувшись на всю длину платформы, разваливающиеся узкие ступени уходят под угрюмую воду. И все это покрыто черной плесенью и зеленым липким илом, и целые армии пауков плетут в уголках серую мрачную паутину, и упавший забор наполовину похоронен в буйной косматой траве… Зловещее с виду – даже в дневное время – место, а уж в свете луны, из-за которого купальня полна размытых теней, в сто раз более зловещее и жуткое.

Грубая, скользкая платформа пуста, здесь не слышно ни звука, кроме писка и топотания водяных крыс, и время от времени – бурления проносящейся мимо воды. Река как будто тихо и страшно смеется над утонувшими в ней жертвами.

Внезапно появляется черная тень – она скользит по узкой тропе вдоль берега. Тень на мгновение замирает у входа на платформу. Несколько минут прислушивается, снова торопится вниз, по разваливающимся ступеням, – и застывает, как дух этих страшных и безлюдных мест…

Это женщина, и она, наверное, пришла сюда, чтобы пополнить собой список жертв жестокой реки. Она стоит, держась одной рукой за грубый поручень, и зачарованным взглядом пристально глядит на унылую грязную воду. Она не слышит шагов за своей спиной.

Еще одна тень – мужчина, который, очевидно, следовал за нею, скользит из-за купальни, крадучись идет к женщине, стоящей на краю потока, и кладет на ее плечо изящную белую руку. Она поворачивается с испуганным криком…

Китти Марчёрст и Гастон Ванделуп смотрят друг другу в глаза.

Очаровательное личико Китти, утомленное и мертвенно-бледное, рука, которой она стягивает на груди шаль, нервно дрожит, когда она смотрит на былого любовника. Вот он стоит, в старом черном костюме, усталый и оборванный. Его светло-каштановые волосы спутаны и неухожены, на лице щетинистая бородка – он не брился уже несколько недель; лицо осунувшееся и измученное. Точно так же Ванделуп выглядел, когда высадился на берег Австралии. Тогда он стремился сохранить свою свободу, теперь стремится сохранить свою жизнь.

Несколько мгновений они смотрят друг на друга, как завороженные, потом Гастон с сардоническим смехом убирает ладонь с плеча девушки, и Китти с приглушенным всхлипыванием закрывает лицо руками.