Мадам де Шамбле

Мы пришли в себя, лишь заслышав шаги Жозефины, позвавшей нас к обеду. Старушка позаботилась накрыть стол на двоих не в столовой, а на первом

этаже в небольшом будуаре, выходящем в сад; его окно было буквально закупорено завесой из розовых кустов, смягчавших свет заходящего солнца, так что лишь редкие лучи могли проникнуть в комнату сквозь заслоны из цветов и листьев.

Обед стал для нас еще одним дивным воспоминанием: помнится, мы менялись бокалами, ели из одной тарелки, откусывали поочередно от одного и того же плода, вместе вдыхали аромат цветов, то и дело забывали о еде и смотрели друг на друга, держась за руки, — все это знакомо тем, кто пережил весну любви и майскую пору жизни.

Между тем стало смеркаться; стоял один из тех чудесных сентябрьских вечеров, когда прохладный осенний ветер впервые примешивается к знойному дыханию уходящего лета. Мы спустились в сад, и вскоре стало так темно, что мы едва видели друг друга во мраке, который казался еще более густым из-за нависавших над нами платанов.

Я медленно отвел Эдмею к скамейке, на которой во время нашей предыдущей встречи в Жювиньи она поведала мне о своей жизни. Указав на скамейку, я спросил, не хочет ли она продолжить рассказ и коснуться той таинственной части своей судьбы, какая, как она сказала, ей не принадлежит. Но моя возлюбленная лишь улыбнулась и, шутливо касаясь своими локонами моего лица, ответила:

— Сегодня вечером, мой любимый Макс, у меня больше не будет от тебя никаких секретов. Хотя я рассказала то, что тебя интересует, лишь наполовину, об остальном ты догадаешься сам.

Мы долго сидели под платаном — я прислонился к дереву и прижимал Эдмею к своей груди.

Между тем начал отбивать часы колокол сельской церкви; отсчитывая его удары, я осыпал поцелуями лоб и глаза Эдмеи.

Колокол пробил десять раз.

— Не пора ли нам домой? — спросил я.

— Когда захочешь, любимый, — ответила она.

— Куда тебя отвести?

— В мою девичью комнату.

— Она будет заперта изнутри?

— Да. Разве я не говорила, что хочу сама прийти Й тебе?

— А где я буду ждать свою Эдмею?

— В зеленой комнате.

— О Боже, Боже! — воскликнул я. — Не умру ли я до тех пор от счастья? Мы вошли в дом и поднялись наверх. Эдмея взяла подсвечник и удалилась в

свою комнату, закрыв за собой дверь, а мне сказала:

— Подожди здесь.

Мои ноги так дрожали, что я был не в силах стоять и опустился в кресло. Я не отводил от двери Эдмеи страстно горящего взора, будучи не в силах поверить, что она когда-нибудь откроется и передо мной предстанет восхитительное создание.

И тут меня охватило такое неистовое волнение, что я закрыл глаза и, приложив руку к груди, принялся едва ли не против своей воли тихо повторять:

— Эдмея! Эдмея! Эдмея!

Очевидно, мой призыв прозвучал, как заклинание, так как почти тотчас же дверь открылась с легким скрипом и на пороге появилась моя возлюбленная в белом платье, с венком на голове и букетиком флёрдоранжа, приколотым к груди.

Я вскрикнул от удивления, радости и восхищения и, не решаясь произнести ни слова, протянул руки к этому воплощению невинности.

— Теперь ты понимаешь, мой любимый Макс, — спросила Эдмея, — почему священник выдал меня замуж за господина де Шамбле?

— Нет, нет, — воскликнул я, — объясни!

— Так вот, — продолжала Эдмея, — он выбрал этого человека, чтобы я могла предстать перед моим единственным возлюбленным супругом в белом платье и головном уборе невесты.

— Эдмея! Эдмея! — воскликнул я, протягивая к ней дрожащие руки.

— Вот я, возьми меня, — сказала она и упала в мои объятия.

XXXVIII

Мы провели необычайно упоительную неделю.

Эдмея сказала дома, что едет в Париж якобы для того, чтобы внести исправления в купчую мужа. Отъезд графини не должен был вызвать каких-либо подозрений, так как никто не знал, что она подписала документ в ночь, когда с графом случился приступ эпилепсии.

На седьмой день нашего пребывания в Жювиньи Грасьен приехал в усадьбу в другом экипаже, нанятом в Эврё. На обратном пути г-жа де Шамбле собиралась добраться до Эврё, пересесть там в дилижанс, следовавший из Парижа в Шербур, и сойти в Берне, как будто она приехала из Парижа.

Мы были так счастливы, что нам не хотелось расставаться, хотя мы не сомневались, что скоро снова увидимся; было решено, что Эдмея задержится в Жювиньи еще на один день.

Однако на следующее утро я увидел, что моя возлюбленная чем-то обеспокоена; на мой вопрос она ответила, что ей нехорошо — такое тягостное чувство всегда предвещает беду. Я предложил ввести ее в магнетический сон.

Эдмея согласилась.

Она уже не ставила мне никаких условий, так как всецело доверяла мне, и у нас не было больше секретов друг от друга.

Теперь Эдмея заснула даже быстрее, чем в первый раз.

— Ах! — воскликнула она. — Подожди! Положи руки мне на голову и прикажи видеть; я должна смотреть в сторону Берне!

Я выполнил ее просьбу. Графиня продолжала:

— В усадьбе все спокойно: Зоя сидит в моей комнате и складывает кружева. Дом пуст — слуги в буфетной либо на конюшне.

Казалось, она старается что-то разглядеть.

— Ты что-то ищешь? — спросил я.