Мачо чужой мечты

Суд над Гиллер и другими участницами убийства Чупининой затянулся, заседание постоянно откладывается из-за болезни Руфи Соломоновны, и я пока не знаю, как завершится драма. Лично у меня в душе полнейшее смятение, с одной стороны, я понимаю, что суд Линча противен интеллигентному человеку и в правовом государстве должны быть пресечены любые попытки граждан самовольно наказать своего обидчика. С другой… мне очень жаль Руфь и ее подельниц, а личность Юлии Чупининой вызывает гадливость. Конечно, хорошо, когда в стране есть свобода слова, но плохо, если она превращается в прилюдную стирку нижнего белья человека, пусть даже и совершившего неприглядные поступки. Но не мне решать, какой должна быть этика журналиста и имеет ли право называться корреспондентом такой человек, как Юлия Чупинина: пакостница, использующая страницы газет для выплескивания найденной грязи, литературный киллер. Назовите ее как угодно, только не употребляйте слова «порядочный человек».

Марка из санатория забрала настоящая Олеся Реутова, спешно прилетевшая из Германии, мальчик будет воспитываться в ее семье.

Нора по-прежнему руководит «Ниро». Я исполняю обязанности секретаря, посыльного, следователя и оперативника, Монти так и не женился, но Деля не оставляет надежд пристроить его в хорошие руки. Не прошло и месяца после нашей с ней беседы, как свекровь Николетты объявила, что имеет ядро метеорита, и сослалась на меня, вручившего ей раритет. Можно, я не стану рассказывать о реакции моей маменьки и о том, в какой восторг впали «Желтуха», «Клубничка» и «Треп», описывая полномасштабную войну, затеянную дамами? Меня Николетта обвинила в предательстве и… но об этом в следующий раз.

Сегодня днем, в районе трех часов, я приехал во двор, вылез из машины и пошел к подъезду.

— Папочка, — раздался звонкий голос, — папуся!

Я, естественно, не обратил никакого внимания на крик и устремился вперед, предвкушая чай, который сейчас заварю сам. Ленка, домработница Норы, не способна даже на такое элементарное действие.

— Папуся, — зазвенел в непосредственной близости голос, и чья-то цепкая ручонка вцепилась мне в ладонь.

Я обернулся и увидел Люсеньку, дочь соседа Евгения.

— Папочка, — заорала она, — зову, зову тебя, а ты не останавливаешься!

— Люся… — начал было я, но ребенок сделал круглые глаза и лихорадочно зашептал: — Дядя Ваня, спасите!

— Что такое?

— Вон там, на скамейке, сидит Раиска, моя классная, она же училка по русскому! Явилась поговорить с родителями! Слава богу, бабка Лида в парикмахерскую утопала, а папка раньше полуночи не придет. Выручайте!

— Но как?

— Скажите, что вы мой отец!

— Это невозможно.

— Почему?

— Я не похож на Евгения.

— Райка папу никогда не видела.

— Нет, нет, и не проси! — сказал я.

— Дядя-я-я Ва-а-а-аня! — протянула Люсенька.

Большая прозрачная слеза вытекла из правого глаза хитрюги и поползла по круглой щечке. Я, очень хорошо понимая, что стал объектом манипуляций, не смог справиться с собой и тихо сказал:

— Ладно, но, если Раиса Ивановна что-то заподозрит, вся ответственность ляжет на тебя.

— Папа пришел! — истошно завопила Люсенька, сделав вид, что не услышала моего последнего заявления.

Сухопарая тетка встала со скамейки и быстрым шагом пересекла детскую площадку. Ее тощие ноги, обутые в практичные темно-коричневые туфли на стаканообразном каблуке, безжалостно наступили на «выпеченные» ребятами куличики. Раздался горький плач обиженного малыша, но педагогу не было дела до расстроенного ребенка, она горела желанием испортить жизнь Люсеньке.

— Вы Кузьма Прутков? — сердито осведомилась она.

Я сначала решил, что Раиса Ивановна издевается, но потом вспомнил про запись, столь опрометчиво сделанную мной в одном из дневников Люсеньки, и кивнул:

— Да, только не Кузьма, а Козьма!

— Так вот, господин Прутков, ваша дочь неуправляемая нахалка, она смеет спорить со мной, — метая молнии глазами, завела педагог, — обладает собственным мнением, высказывает его. Что делать с такой школьницей?

— Отрубите ей голову, — бормотнул я.

Люсенька хихикнула и пнула меня ногой, я опомнился, придал лицу выражение голодной гиены и заявил:

— Непременно приму строгие меры.

— Папочка, — подала голос Люсенька, — только не лишай меня компа и телика!

— Именно эту дрянь и следует отнять в первую очередь, — обрадовалась Раиса Ивановна, — пусть читает Пушкина и думает о своем поведении.

Я постарался не возмутиться, интересно, милейшая учительница русского языка и литературы, совершенно спокойно именующая меня «Кузьма Прутков», понимает, что сейчас сказала? Она предлагает наказать девочку… чтением произведений великого поэта?!

— Люся, — каркнули над головой, — чем ты тут занимаешься?

Мы с двоечницей вздрогнули и обернулись. По двору размашистым шагом шел Евгений.

— Привет, Ваня, — сказал сосед, подходя к нам.

— Ваня? — удивилась Раиса Ивановна.

— Да, — живо заюлил я, — у меня двойное имя Козьма-Иван, необычно, но такова была воля родителей. Ха-ха-ха!

— Немедленно иди домой, — приказал Евгений, подтолкнув Люсю к двери подъезда. — Кто сегодня бабушке нагрубил?