М. П. Одинцов

современный самолет-бомбардировщик — СБ. Там и стал младшим лейтенантом, военным летчиком.

Было это десятого октября сорокового года.

Любовь к профессии начинается не только с удивления увиденным и услышанным, но и с человека, который этой профессии учит. Еще в школе — заметили? — мы любим предметы, если любим учителей.

Михаилу Одинцову с ранних лет посчастливилось учиться у многих превосходных наставников — людей

чистых сердцем, богатых и щедрых душой, к которым можно было примерять себя самого, встречи с

которыми воспринимались как бесценный дар судьбы.

Запомнился первый инструктор аэроклуба Свинин. Не внешностью, не осанкой и не зычным голосом.

Внешность он имел вроде бы заурядную: сухощавый блондин невысокого роста. Как-то терялся он в

потоке курсантов и инструкторов. Работу делал молчаливо, [33] и не потому, что характер такой, — он

человеком был общительным, друзей имел много, — а просто всегда был озадачен предстоящими

полетами, которые с каждым днем становились все сложнее и ответственнее. Брал он в плен души

учлетов каким-то особым обаянием, мягкостью, добротой и в то же время смелостью, готовностью

поступить решительно и бескомпромиссно, когда это вызывалось обстоятельствами. Курсанты еще

издали замечали его и лихо отдавали ему честь. Как-то незаметно, подспудно давал этот инструктор

уроки сердечных, человеческих отношений. Не было такого дня, когда бы он не удивил курсантов чем-то, не заставил задуматься о житье-бытье. Пройдет сорок семь лет, и Одинцов вспомнит: — До сих пор, кажется, ощущаю тепло большой и сильной руки, вижу внимательные большие голубые глаза

инструктора Пермской военной школы пилотов старшего лейтенанта Евдокимова Николая Васильевича.

И сегодня слышу его шутки, крылатые фразы: «Пошел в соколы, не будь вороной!», «Когда начинаешь

учиться ездить на велосипеде, не рассчитывай сразу попасть в цирк», «Прежде чем бить по гвоздю, посмотрите, где у него шляпка», «Захочешь — сможешь, сможешь — сильнее станешь»...

Есть люди, которые хотят казаться интересными. Есть — умеющие быть такими. И есть люди — без

всяких забот о том — интересные в каждый момент. Последнее в полной мере относилось к Николаю

Васильевичу. Красавец истинный: высокий, стройный, черноволосый, густобровый, с яркой белозубой

улыбкой. Не одна пермячка сохла-тосковала по нем. Во всем его облике было столько жизненной силы и

собранности, надежности, что многие из нас, курсантов, даже внешне хотели быть похожими на

лейтенанта Евдокимова, перенимали его жесты, любимые выражения. Но главное — его мысли,

влюбленность в [34] авиацию, как добрые семена, брошенные в благодатную почву, приживались, прорастали. В работе с людьми он помогал им найти то, что многие ищут всю жизнь и, бывает, так и не

находят, — свое призвание...

С курсантом Одинцовым у старшего лейтенанта Евдокимова отношения были особые. Выносливый, понятливый, трудолюбивый, Михаил постигал летное дело и военную науку в объеме программы школы

быстро и легко. Увидев сокола по полету, имел инструктор намерение ходатайствовать перед

командованием школы о том, чтобы оставить этого летчика в Перми на преподавательской работе. Стал

приучать его к инструкторской кабине, давая возможность получить практику полетов на подстраховке с

отстающими в технике пилотирования товарищами. Одинцова такая перспектива не устраивала. Николай

Васильевич терпел, никак вроде бы не высказывал своего неудовольствия. Выдержкой обладал железной.

Но во время последнего полета, перед представлением своего подопечного выпускной госкомиссии, не

выдержал.

При возвращении на аэродром Одинцов вдруг услышал:

— Миша, ты знаешь, как я умею таких строптивых, как ты, отчитывать?

— Не приходилось такого счастья испытывать, товарищ старший лейтенант, — на шутку шуткой

отреагировал Одинцов.

— Так вот слушай первый и последний раз. Пока идем домой, стругаюсь за все, а ты знай, сколько мне

кровушки попортил.

И как же он, оказывается, умел ругаться! Громоподобным голосом начал отпускать такие сложные, прямо

гениальные конструкции пятиэтажной ругани, что Михаил вначале остолбенел от неожиданности. [35]

Потом начал так хохотать, что чуть из кабины не вывалился... А Евдокимов все сыпал и сыпал

необычными словесными «импровизациями», поминая родителей черта и дьявола до седьмого колена.

Закончил тирадой: «Вот так, твою Тавду через Верхнюю Салду по самую Кушву. .» Позднее такого

«художественного чтения» Михаил Петрович ни разу в жизни не слыхивал. А когда сели, на земле

Евдокимов председателю доложил коротко: «Этот штурвал из рук не выпустит».

Вот такой был инструктор Евдокимов. Ничего — ни в работе, ни в жизни — он не признавал вполовину, вполсилы. Все по-русски. Видно, поэтому и на фронт чуть ли не сбежал, как потом стало известно, будучи слушателем Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. Воевал лихо и геройски погиб.

В Энгельсской военной школе летчиков инструктором был старший лейтенант Калашников. Этот никогда

не улыбался. Его и прозвали курсанты — «угрюмый», хотя был добрейшей души человеком. Мужик он