М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Но это время действия не обязательно должно совпадать со временем написания повести, процесс которого затянулся к тому же на целый ряд лет. И действительно, в том же самом месте, где автор относит время действия „Тихого пристанища“ к маю 1857 года, указывается, что „акционерная лихорадка“ началась в России „лет пять тому назад“, — что ясно указывает на 1862 год, как на год если и не написания, то во всяком случае обработки этого места повести. Таким образом, повесть, начатая в 1858 году и, быть может, уже вчерне набросанная, продолжала разрабатываться Салтыковым в течение всех последующих лет и была приведена им в более или менее законченный вид к тому самому 1862 году, когда возник и план издания „Русской Правды“. Но отсюда не следует, что Салтыков, отказавшись от мысли напечатать эту повесть, бросил работать над нею в том же году; наоборот, в самой повести есть ясные указания, что отдельные места ее были написаны и позднее, вплоть до 1865 года.

Вот все остальные хронологические указания, которые можно извлечь из текста „Тихого пристанища“. Герой повести, до своего появления в Срывном, живет в Петербурге; автор ведет его на представление оперы „Гугеноты“, повторяя этим сцену из „Запутанного дела“, герой которого попадает на „Вильгельма Телля“; „Гугеноты“ же шли на петербургской сцене в сезоны 1862–1863 гг. [188]. В конце третьей главы повести описывается откупщик Муров, произносящий напыщенные либеральные речи и выражающийся, например, таким образом: „вы первые глазомером наблюдательности подметили эту повсюдную уступаемость и, проведя ее сквозь ростила прозорливости, предъявили на всеобщее позорище!“. Здесь мы имеем явный и несомненно злободневный намек на прошумевшую речь Кокорева, который на обеде в зале Московского купеческого собрания 28 декабря 1857 г, восторженно приветствовал Александра II за начало освобождения крестьян и заявил, что „государь вложил в ростила общедумия первое и главное зерно нашего обновления“… Вряд ли в шестидесятых годах Салтыков мог еще помнить об этой прошумевшей, но и давно забытой фразе Кокорева; надо думать поэтому, что пародия на нее была написана под свежим впечатлением, в том же сезоне 1857/58 года.

Но с другой стороны, еще во второй главе повести есть место, сравнивающее „направление нынешнего молодого поколения и того, которое жило, надеялось и мечтало лет двадцать тому назад“, при чем под последним подразумевается молодое поколение сороковых годов, к которому принадлежал и Салтыков, а под „нынешним“ — молодежь шестидесятых годов; к этим годам, очевидно, и относится время написания этого места „Тихого пристанища“. Страницею ниже Салтыков еще определеннее говорит о неприязненном отношении общества к этой современной молодежи, об ее „суровых, нередко носящих характер исключительности и нетерпимости отношениях к действительности“, о перекорах идеалистов с материалистам и, „которых мы были свидетелями в недавнее время“, об обвинениях в „мальчишестве“: все это место несомненно относится уже к значительно более позднему времени, вероятнее всего к 1863–1865 гг., потому что о „мальчишестве“ и вообще о молодом поколении шестидесятых годов Салтыков говорил именно в своих статьях „Современника“ 1863–1864 гг.

К тем же годам несомненно относится и то место из шестой главы „Тихого пристанища“, где речь идет о славянофилах и где отношение к ним настолько неприязненное, каким оно не могло быть у Салтыкова конца пятидесятых годов. Про славянофилов говорится здесь, „что у них только и света в окошке, что Москва“, а про одного провинциального славянофила, который „в поддевке ходит и бородку отпустил“, один из положительных типов повести отзывается так: „как себЯ-то, баринок, ты исковеркал, так и землюто русскую исковеркать мнишь!“. Это снова приводит нас к 1863–1864 гг., когда подобные отзывы Салтыкова о славянофилах можно было не один раз встретить на страницах его статей в „Современнике“.

Наконец, последнее место: попав в город Срывной, Веригин отправляется с визитами к местным властям и в том числе к предводителю дворянства, который „с благоговением, хотя и не без робости отозвался о тверском благородном дворянстве (увы, это было в ту пору, когда и т. д.)“. Тут у Салтыкова хронология спутана: визиты Веригина властям относятся к середине 1857 года, когда „тверское благородное дворянство“ еще ничем себя не проявило и когда еще не была в ходу ироническая фраза Добролюбова, которую пересказывает Салтыков — „в настоящее время, когда…“. Мы знаем, что тверское дворянство впервые проявило свою оппозиционность в декабре 1859 года и продолжало свою линию до февраля 1862 года, когда и последовал правительственный разгром тверской оппозиции. Говоря о действиях „тверского благородного дворянства“ в прошедшем времени, Салтыков делал это, разумеется, никак не раньше 1861–1862 гг., к которым, таким образом, и сам приурочил время написания „Тихого пристанища“.