М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Вот каковы были обстоятельства непоявления этой статьи Салтыкова на страницах „Современника“ и появления ее сорока годами позднее. Все это представляет особенный интерес не только потому, что вскрывает существование внутренней редакционной цензуры для статей Салтыкова, но и потому, что окончательно решает вопрос об участии Салтыкова в произведениях „Постороннего Сатирика“. До сих пор такое участие считалось несомненным, или, по крайней мере, крайне вероятным; вот почему надо было с особенной подробностью остановиться на изучении этого вопроса, чтобы избавить раз навсегда Салтыкова от сомнительной чести хоть в малой мере считаться автором этих тяжеловесных и безвкусных полемических статей. Полагаю, что теперь это может считаться установленным с совершенной неопровержимостью [219].

Теперь мы можем перейти к самому содержанию этого ответа Салтыкова „Семейству М. М. Достоевского“. Вступительная часть этого ответа была уже приведена выше; следует остановиться на главных и основных его пунктах. В ответ на обвинение „Эпохи“, что в очерке „Как кому угодно“ заключается „вариация на теорию страстей, положенная в основание универсальной ассоциации“ (а это действительно было „обвинение“ — и по тем временам не безопасное — в фурьеризме), — Салтыков отвечает: „шутка сказать!“. Ведь „Эпоха“ тут же рядом обвиняла Салтыкова и в крайнем легкомыслии, и в полном отсутствии идей — и вдруг оказывается, что в основе его очерка лежит пусть и зловредная, но вовсе не легковесная идея. К тому же Салтыков вовсе и не желает отводить от себя такое обвинение: „не желаю спорить с проницательным критиком, — говорит он, — но утверждаю, что ежели и было подобное намерение, то оно стояло на весьма отдаленном плане“. Этим самым решается, однако, и вопрос об отношении Салтыкова к роману Чернышевского „Что делать?“, который ведь тоже имел своей идеей фурьеризм, т. е. „теорию страстей, положенную в основание универсальной ассоциации“. Поэтому Салтыков и отвечает „Эпохе“, что отношение свое к роману Чернышевского может разъяснить только ссылкою именно на этот свой очерк „Как кому угодно“. Оба эти произведения построены на одной и той же идее, как признает и „Эпоха“; все расхождение лишь в практических путях.

В этом положении — центр всего ответа Салтыкова, и положение это, конечно, представляет для нас громадный интерес. От основных идей фурьеризма Салтыков, как видим, не отказывался и в середине шестидесятых годов. Не отказывался он от них и позднее.

VI

Статья „Семейству М. М. Достоевского“, не появившаяся на страницах „Современника“, была вообще последней статьей, написанной Салтыковым в 1864 г. для этого журнала. Начиная с середины 1864 года он все более и более отходил от журнальной деятельности, почти совершенно остыв к ней. Одной из причин несомненно являлся тот цензурный террор, вследствие которого кромсались и статьи Салтыкова в „Современнике“, и другие произведения, предназначенные для этого журнала. Быть может, присоединялась к этой основной причине и иная, состоявшая в расхождении Салтыкова с другими членами редакции, особенно с Антоновичем и Елисеевым, которых Салтыков иронически называл „духовной консисторией“, имея в виду их происхождение из духовного звания и их образование в семинарии и духовной академии. Намек на последнюю причину можно найти в письме Салтыкова к Некрасову от 8 апреля 1865 г., когда он уже ушел из редакции „Современника“ и служил в Пензе. Говоря в этом письме о намерении приехать в Петербург и написать фельетона два для „Современника“, а также привезти с собою в Петербург целую повесть (несомненно — „Тихое пристанище“), — Салтыков прибавлял: „Но все это, и в особенности фельетоны, должно пройти сквозь цензуру вашей духовной консистории. Я и теперь иногда не прочь бы чтонибудь милое написать, да подумаешьподумаешь и скажешь: чорт возьми да и совсем. Нехорошо писать даром“ [220]. Из этого видно, что Салтыкову приходилось терпеть не только от правительственной, но и от внутренней редакционной цензуры.