Лжепророк

Однако попросту вызволить эдиремов из западни, в которую сам же завел их – это еще не все. Гнев Ульдиссиана не знал удержу. Казалось, соратникам, а особенно ему самому, угрожает все живое вокруг. Каждая былинка повсюду, насколько хватало глаз, сделалась чудищем, прислужницей Пророка. В ярости глядя на травы, Ульдиссиан от всей души пожелал им сгинуть навек.

Послушный его воле, огонь миновал эдиремов и устремился вдаль, пожирая все, что ни росло на пути. Позади стены пламени оставалась лишь голая земля, выгоревшая дочерна, однако, благодаря стараниям Диомедова сына, ни в коей степени не нагревшаяся.

Так, на глазах в благоговении замерших эдиремов, луга покорились ярости Ульдиссиана. Кольцо выжженной земли вокруг него ширилось с каждой секундой. Пламя неслось вперед, не зная преград, и, удаляясь, становилось прожорливей прежнего.

Ульдиссиан взирал на все это, почти не дыша. Взирал, нимало не сожалея об учиненном бедствии. А в самом деле, с чего бы ему ограничиваться одними лугами? Если уж Инарию в радость подобные подлости, то джунгли тоже под подозрением. Пускай уж огонь мчится вперед как можно дальше, хоть в саму столицу, гнездо коварства и зла под стать коварству и злу ангелов с демонами! С чего бы ему…

И тут кто-то с силой хлестнул его по щеке. Взревев, Ульдиссиан швырнул в обидчика немалую часть силы дара.

Не успел Ульдиссиан понять, в кого целит, шквал буйной энергии угодил точнехонько в Мендельна.

– Не-е-ет!

Охваченный ужасом, сын Диомеда поспешил исправить содеянное, но было поздно. Мендельн исчез из виду, и это потрясло Ульдиссиана еще сильнее, однако ж, несмотря на все происшедшее, взять себя в руки ему удалось лишь с немалым трудом.

Ульдиссианов огонь спалил все травы вокруг до последнего стебелька. Остаться в живых посчастливилось лишь эдиремам, и то не всем. Куда ни глянь – всюду мертвые… многие – совсем дети…

Однако для павших жертвой Инария у Ульдиссиана времени не нашлось: все мысли его были заняты тем, кого погубил он сам. Оттолкнув Ратму в сторону, сын Диомеда со всех ног помчался туда, где в последний раз видел брата. Удар, нанесенный по Мендельну, был так силен, что младший брат наверняка не просто мертв, но и изуродован до неузнаваемости.

Но нет, лицо и тело Мендельна оказались совершенно нетронуты, только лежал он в такой позе, что просто мороз по коже. Всхлипнув, старший из братьев склонился над юношей в черном. Исцелял же он прежде людей, можно сказать, на пороге смерти! Если есть хоть какой-нибудь шанс повторить подобное снова, так пусть он сейчас и выпадет…

В небе сверкнула молния.

Несмотря на все свое горе, Ульдиссиан невольно поднял взгляд кверху. Молния? Откуда бы это? Ведь он сотворил только плотные тучи, дабы укрыть соратников от растреклятого солнца Инария, а никакой грозы, творя чары, в виду не имел.

Однако гроза началась.

Ужасный ливень хлынул, точно из опрокинутого ведра – огромного ведра, что никогда не пустеет. Казалось, хищные, беспощадные струи дождя стремятся вогнать людей в землю. Под их ударами даже Ульдиссиан едва устоял на ногах… однако же устоял.

Выпрямившись, сын Диомеда увидел на горизонте кое-что новое – бескрайнюю волну, движущуюся с севера к нему и его сторонникам примерно так же, как стена жуткого ливня. Однако, приблизившись, волна разделилась на многие сотни всадников, верховых в белых ризах и шлемах. Дикие крики воинов, вооруженных кривыми саблями и палицами, гремели под стать грозе.

То были инквизиторы – военная мощь Собора Света.

Но дело с ними обстояло не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Странность их Ульдиссиан, скорее, чуял, чем видел. Насторожившись, он устремил пристальный взгляд на приближавшиеся легионы, потянулся навстречу им мыслью, чтобы взглянуть на них, словно стоя прямо перед грохочущими копытами.

Тут-то Ульдиссиан и разглядел, что его обеспокоило. Самым наглядным свидетельством их необычности оказались глаза – глаза, начисто лишенные зрачков. Под веками воинов полыхал золотистый огонь, на кого ни взгляни, каждый был переполнен жуткой, нечеловеческой силой.

Едва взглянув на их искаженные бешенством лица, Ульдиссиан понял: от разума, некогда обитавшего в этих телах, не осталось почти ничего. Если судить по глазам, самими собой во вражьих рядах оставались лишь женщина в шлеме, скакавшая первой, да горстка жрецов высших рангов, затесавшихся среди воинов. Волю всех остальных подавила, целиком подчинила себе воля Инария.

Тем временем к Диомедову сыну подошел Ратма. Его плащу с капюшоном непрестанный ливень был нипочем, однако Древний – неведомо, отчего – выглядел нисколько не лучше насквозь промокшего Ульдиссиана.

Однако речь Ратма завел вовсе не о приближавшейся к ним смертоносной лавине.

– О брате не тревожься: от твоего удара я его успел защитить.