Лжедмитрий

Громче зазвучала музыка — двери вдруг распахнулись, и паны Липский и Олесницкий взяли её под руки и двинулись вперёд. За дверью оказался огромный зал, тоже наполненный народом. Как ни была она напряжена, как ни мутилось её сознание, однако она сразу заметила того, кто сейчас должен был исполнять здесь главную роль. Перед нею стоял кардинал Мацеевский в сверкающих одеждах, по обеим сторонам от него высились прелаты. Все готовились к обручению. И лишь тогда она заметила короля — он единственный в зале был в квадратной шапке. Всё шло как полагается, как обещали отец и бабушка. Ещё она увидела рядом с королём его сына — королевича Владислава. То был высокий мальчик, без шапки, с распущенными, как у девушки, длинными сверкающими волосами. Лицо его показалось весьма привлекательным и открытым.

Присутствие короля и королевича вселило в неё уверенность в том, что она отныне как бы приобщается к сонму лиц, стоящих над прочими людьми. Она всё же встретилась взглядом с отцом, с бабушкою Геленой — эти люди напомнили ей о прошлой жизни.

Паны Липский и Олесницкий поставили её на яркий шёлковый ковёр, на котором уже стоял какой-то высокий и весьма красивый, но немолодой человек с аккуратно подстриженной русой бородою и с такими же короткими, слегка вьющимися волосами. Она тут же поняла, что это и есть московит, который будет сейчас представлять её жениха, Димитрия Ивановича. Как ни тяжело, страшно и неловко было взглянуть московиту в глаза, она всё же пересилила себя, подняла голову и чуть не вскрикнула. Лицо московита было действительно красиво, хотя и по-татарски скуласто. Однако в глазах московита она прочитала вовсе не радость, не восторг красотою, но какую-то собачью преданность и тоску. Лицо поэтому показалось тупым. Она помнила объяснения отца, что Димитрий Иванович не может оставить свою Москву даже ради такого желательного для него события, как обручение, как встреча с невестой, но всё же ей стало несколько обидно: ведь над царём Димитрием нет никого, кто бы мог ему запретить сделать то, что ему хочется. Почему же он поручил всё это незнакомому ей человеку? Он, который говорил ей столько приятных и нежных слов? Что для него какие-то там древние обычаи, если он сумел победить прочно сидевшего на московском престоле коварного Бориса Годунова?

За московитом торчало тоже двое важных польских панов, а возле Марины, помимо панов Липского и Олесницкого, встала ещё и королевна Анна. Она пожала Марине незаметно и ласково руку, как бы желая поддержать, вроде бы шепнула: «Не бойся! Здесь с тобою ничего плохого не случится».

Посол воспользовался неожиданно возникшим затишьем и по какому-то, наверное, знаку, который Марина не заметила, заговорил уже над ухом той речью, которую она слышала от московского царевича в Самборе, во время их доверительных бесед в тамошнем парке. Эта речь не требовала перевода. Она всё понимала. Все понимали, наверное, и прочие присутствующие в зале, так она полагала. Однако каждое слово московского посла очень громко и быстро повторял такой же видный из себя толмач, наряженный в более скромную одежду:

— Божией милостью великий государь царь и великий князь Димитрий Иванович, всея Руси самодержец, испросив у великого государя, приятеля и соседа своего короля польского Сигизмунда соизволения на брак с дочерью воеводы сандомирского Юрия Мнишека, поручил мне, холопу своему, просить руки девицы Марины у отца её, пана Юрия Мнишека. Великий государь мой помнит неоценимые услуги и безмерное усердие, которые оказал ему и выразил пан воевода в то время, когда государь мой находился в пределах государства польского. И потому государь мой просит у тебя, пан воевода, отцовского благословения на брак...

Что-то говорил после того канцлер Лев Сапега, вызывая крики одобрения, что-то отвечал ему не менее красноречивый пан Липский, расхваливал московского царя и достоинства польских красавиц. Что-то наставительно утверждал кардинал Мацеевский. Однако она понимала только то, что они все расхваливают будущую крепкую дружбу между московским и польским государствами.

Далее звучало пение. Все опускались на колени, кроме московского православного посла и протестантской королевны Анны.

— Слушай, дочь, и гляди, и приклони ухо, и забудь дом отца твоего! — сказал слова Священного Писания кардинал Мацеевский.

Она поняла, что он напоминает ей о самом важном: она уходит в чужую землю. Кардинал сравнивает московитского посла со слугою библейского старца Авраама, который посылал слугу в чужие земли в поисках невесты для своего сына Исаака.

Наконец, исполняя обряд, кардинал спросил представителя московского жениха:

— А не обещал ли царь прежде того жениться на ком-нибудь ином?