— Охотников было много, — сказал он. — Я разговаривал об этом с Запорским. Найти, конечно, человека он мог, да не мог отказать Коринцу. Что поделаешь? Коринцу хотелось искупить вину своих друзей-запорожцев. Запорского я понимаю.
— Жаль, жаль, — повторил царевич. — Я не давал Запорскому подобного поручения, — сказал он в сердцах. — Это бросает тень и на меня. Я никогда не лгал своим подданным.
При этих словах царевич вдруг осёкся. Какая-то непонятная тень пробежала по его лицу. Спросил:
— А где его похоронили?
— В соседнем с Кромами монастыре. Туда свозят всех погибших под Кромами и в Кромах. Как с той, так и с другой стороны. Даже чужеземцев...
— Да, — продолжал в задумчивости царевич. — А кто такой, кстати, чужеземец, что приехал с тобою? — И он посмотрел на ближайший стол.
— Француз Маржерет, — отвечал Андрей. — Я встречал его на Украине. Под Добрыничами он спас нам с Петром жизнь. А потом, без раздумий, перешёл на твою сторону, государь. Благодаря ему почти все чужеземцы оказались на твоей стороне. В Москву их удрало всего несколько десятков.
Маржерет заметил, что разговор идёт о нём. Он уже был готов подняться из-за стола, не расставаясь с кубком. Успокоился лишь тогда, когда царевич приветливо помахал ему рукою и отослал для него от себя кубок самого изысканного вина.
— Государь, — продолжал Андрей. — Конечно, это большая для тебя потеря — смерть такого человека, как Петро. Но у тебя есть причины и для того, чтобы порадоваться: на твою сторону перешёл воевода Басманов!
— Я уже получил от Басманова письмо, — отвечал царевич. — Но поверить пока не могу. Уж очень запомнилась мне осада Новгорода-Северского. Нет ли здесь какой-нибудь уловки? Пока не увижу его самого.
— Он едет вслед за нами, — сказал Андрей.
С этого момента, кажется, царевич думал только о предстоящей встрече с Басмановым.
— Государь! — уверял его Андрей. — Басманов тебе предан. Такие люди слов на ветер не бросают. И решение у него появилось не мгновенно. Это я понял Конечно, он огорчён, что попался на выдумку Запорского. Запорский при первой же встрече, уже на пиру, признался в своей придумке.
— Запорский будет наказан! — твёрдо пообещал царевич, и снова какая-то тень сомнения прошла по его лицу. — За излишнее рвение.
Андрей сразу понравился путивлянам. На следующий день его знал уже весь город. На него указывали пальцами: «Друг царевича... Учёный... Которого царевич поставит в Москве во главе высшей школы...»
А потому, когда в Путивль наконец приехал воевода Басманов, то присутствие Андрея рядом с царевичем уже никого не удивляло.
Андрей ходил за царевичем как тень, чем, пожалуй, несколько смущал воеводу Рубца-Мосальского, хозяина города. Воевода полагал, что он сам оказал царевичу исключительно важные услуги.
Надо сказать, приезд Андрея с князем Голицыным и выборными людьми от войска придал значительности как Путивлю, так и окружению царевича. Это понял и воевода Басманов. Басманов несколько смутился, увидев такое море народа перед церковью, услышав густой колокольный звон и стрельбу из множества пушек. Он шёл к руке царевича очень медленно, торжественно, даже надменно, что ли. Он выделялся ростом и красотою, светлыми волосами на обнажённой голове.
— Государь! — сказал он, и голос его не сразу окреп.
Как только царевич увидел перед собою Басманова — Андрей тут же понял: они понравились друг другу с первого взгляда.
— Вот каков ты, боярин, — сказал царевич, тут же повелев Басманову встать с колен. — Я тебя таким и представлял. Когда ты не давал нам прохода к Москве.
— Прости, государь! — склонил всё ещё обнажённую светловолосую голову Басманов, вставая с колен. — Я тебе о том писал.
— Ты прощён, Басманов! — улыбнулся царевич. — Если я сейчас о чём вспоминаю, так это не в укор тебе, но в похвалу. Ты с честью сражался и многому нас научил. Служи и мне так же верно, как служил ты прежде, повинуясь присяге и чести.
Басманов при всём народе троекратно перекрестился на церковь.
— Верь, государь! Если ты меня сейчас только увидел, то я тебя ещё тогда видел, когда ты водил своих людей на приступы. И ни разу не позволил мне Господь направить выстрел пушки в то место, где ты обретаешься. И уже потому я понял тогда: тебя охраняет Господь. И хотя Патриарх присылал нам свои грамоты, и сам Борис уверял в Москве, будто ты не настоящий царевич, не сын Ивана Грозного, — я не верил этому никогда.
Басманов говорил уже громко. Его слышал весь народ. А по лицу царевича при этих словах текли слёзы.
— Это потому, — сказал царевич, — что за меня заступается Богородица.
Тут народ уже не выдержал.
— Буди здрав, Димитрий Иванович! — громом грянули человеческие голоса.
— Буди! Буди!
— Многая лета!
— Многая лета!
И то же самое подхватил церковный хор:
— Многа-а-а-я лета-а-а!
Путивляне могли полагать, что по значению их город сегодня равен Москве, если не превосходит её.
Этого известия Василий Иванович Шуйский ждал днём и ночью. Он был готов к нему постоянно.
И всё же весть о смерти Бориса Годунова ошеломила его.
А ещё поразило то, что известие привёз из Москвы боярин Басманов.