Лжедмитрий I

Интересные детали свадебной церемонии, показывающие, насколько по-разному смотрели на царскую свадьбу подданные царя Дмитрия и польские гости, сообщил Станислав Немоевский. Он видел выход царя Дмитрия Ивановича из государевых покоев в соборную Успенскую церковь в Кремле и отметил сходство царских палат с Вавельским дворцом короля Сигизмунда III: «Это было, как из королевских покоев в Кракове, именно из замковых ворот». Видимо, тех самых, особенно памятных Лжедмитрию, откуда начиналась его история… Полякам приказали ждать в стороне, собрав их «в сводчатом помещении, где обыкновенно заседают бояре». Но они разглядели, как шла вся процессия во главе с царем Дмитрием, ступавшим по дорожке из красного голландского сукна и турецкой парчи. Перед царем шли члены Боярской думы: «около шестидесяти думных бояр, все в парчевых армяках, вложивши руки в рукава, с жемчужным обручем на шее, в три пальца ширины (они его называют „ожерельем“); головы у всех оскоблены, в жемчужных ермолках [11], более бедные — в парчевых, и в чернобурых шлыках [12], сделанных некрасиво, по мере достатка». Станислав Немоевский отметил обычай русских людей к празднику «оскоблять» себе лбы, что означало очищение от грехов. «За боярами шли четверо в белом бархате, в рысьих, из передних частей, шлыках, с широкими секирами на плечах, а перед самым великим князем мечник Михайло Шуйский… Все они имели на себе немалые золотые цепи, а многие из них и по две, крестом» — от взгляда польского мемуариста не ускользнуло и это новшество с введением чина ношения меча в торжественных случаях по образцу Речи Посполитой.

Царь Дмитрий Иванович продумал подробности коронационного шествия. Сам он был облачен по-императорски: «в короне, в парчевом, [с] жемчугом и сапфирами, небольшом армяке, с руками в рукавах, а равно с воротником на плечах». Соблюдая принцип представительства от двух государств, подтверждающих союз царским браком, с правой стороны царя Дмитрия сопровождал посол Речи Посполитой малагощский каштелян Николай Олесницкий, с левой — конюший и первый боярин Михаил Федорович Нагой (ему эта честь досталась по праву «родства» (он приходился «дядей» царю). Всех их окружала иноземная охрана царя Дмитрия, состоявшая из «немцев-алебардщиков с алебардами».

Новая московская царица Марина Мнишек шла следом, она была одета «по-московски, в парчевом, вышитом жемчугом платье по лодыжки, в подкованных червонных сапожках». Ее вели под руки отец — сандомирский воевода Юрий Мнишек и княгиня Мстиславская (жена боярина князя Федора Ивановича Мстиславского). За царицей «шли дамы — приятельницы государыни и четыре московских дамы. Остальной женской челяди не приказано выходить из их помещения». Так они пришли в храм, где многоопытный посольский дьяк Афанасий Власьев предотвратил возможный казус с послом Николаем Олесницким, гордо шествовавшим в своей магерке [13]. Москвичи уже видели, что поляки заходят в церковь с оружием и с собаками, не говоря уж о том, что не снимают там шапок. Поэтому дьяк вызвался на время подержать шапку посла и не отдавал ее под разными предлогами до тех пор, пока посол не вышел из храма. От поляков не укрылось и то, как русские хитро посмеивались над ними, довольные тем, что соблюли честь государя и православные обычаи. «Надули мы „литву“», — говорили они.

Наконец в Успенском храме была проведена служба, и на Марину Мнишек возложили царскую корону, крест и «чепь злату Манамахову», то есть регалии, которыми с древних времен короновались великие князья и цари: «двое старейших владык взяли корону, которая стояла перед алтарем на позолоченной миске, затем бармы, что на другой, и понесли на трон к патриарху, который, благословив и окадив корону, возложил ее на голову стоявшей великой княгини и, благословив ее самое, поцеловал в плечо. За сим, наклонивши голову, великая княгиня, со своей стороны, поцеловала его в жемчужную митру. Как скоро патриарх отошел на свое место, все владыки попарно поднимались на трон и благословляли великую княгиню, касаясь ее двумя пальцами — ее чела и плечей, крестом; взаимное же целование с владыками отбывалось тем же порядком, как с патриархом». С такими же церемониями на плечи Марины Мнишек возложили еще и царские бармы.

Всю эту часть церемонии польские гости видели своими глазами, им она и предназначалась больше всего, чтобы показать, что царь Дмитрий проводит именно обряд коронации русской царицы. После этого, по свидетельству Станислава Немоевского, к полякам подошел думный дьяк Афанасий Власьев и предложил им выйти из Успенского собора. Здесь опять было лукавство со стороны дьяка: он сказал, что царь Дмитрий уже вышел. «Мы удовлетворили его требование; но государь задержался в церкви, а двери за нами заперли, — писал Станислав Немоевский в своих записках. — Спрашиваем мы, что же там будут делать с нашей девицей? Но москвитяне нас утешают:

— Не бойтесь, ей ничего не будет!