— Говорите лишь по-русски! — строго приказал Книпер-Крон. — Вы, государь, не разумеете всей пользы от сей меры. Ежели мы согласимся оставить старинные порядки русских, то что же ослабит дух сего народа? Вы запамятовали, как в начале века русские, князья и подлые, объединились, чтобы исторгнуть со своей земли иноземцев? А потом, когда Русь замирилась, они первым делом на Соборе поспешили избрать царя, ибо без государя жить не могут — он для них, что матка для пчел. Кстати, что вы там говорили о соборах? У вас, похоже, помрачился ум! Хотите, чтобы кто-то разделил с вами власть? Нет, русские ещё не доросли умом до представительной власти. Правда, в городах следует им разрешить самоуправление по образцу Магдебургского права. Сим мероприятием вы только ослабите порядок, ведь раньше царский воевода и суд чинил, и уничтожал разбой, следил за сбором пошлин. Теперь же сего не будет, и беспорядок, разброд станет уделом жизни русских городов.
— Но чего же ради необходимы королю такие меры? — пожал плечами Лже-Петр.
Книпер-Крон вздохнул:
— Зело вы непонятливый. Первоначальный план был в том, чтобы не дать Руси учиться у Европы, к чему стремился царь Петр. Ныне мы желаем видеть Московию в хаосе, ибо у короля имеются большие планы насчет её земель, но покамест я не стану говорить о сем предмете. Продолжаю. Вероятно, другой приказ вам покажется таким же тяжким в исполнении, как и приказ о казни стрельцов, но отказаться невозможно — службишка ваша майорская подневольная есть.
— Говорите, что же я должен учинить? — насторожился Лже-Петр.
— Супругу свою, царицу Евдокию в монастырь на вечное житье отправите.
Лже-Петр резко дернулся, с перекошенным лицом схватил Книпер-Крона за руку, для чего-то вырвал прут, которым тот поигрывал, бросил в воду. Он, никогда не имевший жены, за несколько дней своей московской жизни так крепко привязался к горячей в любви царице, что неожиданный приказ не только расстаться с ней, но и унизить любимую женщину заточением был для него тяжел и неприятен.
— Не будет сего! Что народ скажет? Царицу срамить! Знаю я русские законы: в монастырь жена при живом муже уходит, ежели неплодна, ежели больна и к обязанностям супружеским неспособна, ежели в прелюбодеянии уличена, — но нет сего за Евдокией, нет!
Книпер-Крон, казалось, совсем не удивился вспышке Лже-Петра, будто сокрушаясь о чем-то, кивал головой, говорил:
— Понимаю вашу сердечную боль, понимаю, но приказ хорош, когда он исполнен есть. Развод же ваш с царицей, согласно хитроумному плану королевских советников, нужен для того, чтоб на Руси по примеру царского недоброго с царицей жития, нарушения помазанником вековечных брачных порядков, на древних византийских законах основанных, укоренилось бы легкое отношение к супружеству. А разве семья, дом, крепкие целомудрием, не дают крепость и государственным порядкам? Вот вы их-то своим разводом и станете разрушать. Прежде к рожденным вне брака на Руси токмо с презрением относились, выблядками их именовали, наследовать имущество отцов не дозволяли, но после вашей разлуки с Евдокией придется вам, государь, маленько выблядкам именитых людей помирволить, узаконить их права. Да и что за печаль с царицей расстаться? С Анной Монс в любви совокупитесь, недаром ещё сам царь Петр куда больше ночей в Немецкой слободе проводил, в спальне чаровницы Анны, чем в опочивальне жены своей.
— Хорошо, сделаю, как король мне приказал, — стиснув зубы, отвернувшись, кивнул Лже-Петр. — Но как церковь на сие дело посмотрит?
Книпер-Крон поцокал языком: