Лже-Нерон

   Так, ни с кем не делясь, носила она в себе свои  вожделения  и  страхи. Мать воспитала в ней брезгливость и отвращение ко всему плотскому.  Марция была предназначена оберегать священный огонь Весты, готовилась к  жизни  в чистом, строгом доме весталок на Священной дороге. Она должна была высоко, подобно орлу, парить над низменными людьми и низменными страстями.  Варрон помешал этому. Мать ненавидела его за это вдвойне  и  в  дочери  взрастила отвращение к разнузданной жизни отца. Мать предсказывала, а Марция верила, что подобная жизнь отца к добру не приведет, и  когда  Варрона  с  позором вычеркнули из списка сената, Марция решила еще  строже  держаться  прямого пути, предначертанного ей матерью;  теперь,  как  ей  казалось,  она  была обязана оберегать честь своего великого, прославленного рода.

   И вот судьба, вопреки всему,  толкнула  ее  на  путь  отца.  Перед  ней открылась участь, двусмысленная, как участь отца: она  должна  была  стать женой человека, который был одновременно и императором и рабом. Ее  больше всего приводило в смятение то, что она отнюдь не чувствовала отвращения  к этой участи. Наоборот: точно так же, как разнузданность  отца  вызывала  в ней не только ненависть, но и зависть и восхищение, будущее, открывавшееся перед Марцией, несмотря на всю свою гнусность, влекло ее к себе неудержимо и таинственно.

   Обычай страны не разрешал, чтобы жених и невеста посещали  друг  друга. Марция старалась по памяти восстановить лицо и фигуру  Теренция,  которого она, несомненно, иногда встречала; ей это не удавалось. Но она никогда  не забудет массивного, своевольного лица императора Нерона -  в  годы  своего детства, когда император был еще жив, ей часто приходилось видеть его. Она стояла  перед  статуями  императора,  которым  теперь  вновь   воздавались почести,  и  представляла  себе,  как  этот  каменный  император  оживает, обвивает ее рукой, как он сбрасывает тогу, как они тело  к  телу  лежат  в постели, как он прижимается бедрами к ее бедрам, - и ее охватывал ужас, от которого останавливалось сердце, и желание, опалявшее ее, как огонь.

   Но это не  был  император  Нерон,  это  был  горшечник  Теренций,  раб, существо низменное, нечистой  крови,  это  был  отброс,  и  ей  предстояло смешать свою кровь с его кровью. Она была в полном смятении.

   Но она умела владеть собой, и внешне - раз решившись на это - она  была лишь невестой императора, и только. усердно выполняла  она  многочисленные обрядности, налагаемые римской традицией на обрученных.

   В канун дня свадьбы, как только  начало  темнеть,  она  терпеливо  дала облачить себя в желто-красно-огненное  одеяние  невесты;  свою  девическую одежду вместе с игрушками она посвятила, как предписывал обычай,  домашним богам.

   Она плохо спала эту ночь. Мечты о Фронтоне перемежались  с  боязливыми, жадными грезами, навеянными статуями императора. Желание ощутить  близость человека, называвшего себя Нероном, вырастало в страсть, от которой горело все тело.

   Но когда ранним утром он явился за  ней,  чтобы  повести  ее  к  венцу, окруженный пышностью и великолепием, в пурпуре, с колесницами  и  огромной свитой, она была разочарована. Он сиял,  он  был  императором  в  речах  и движениях.  Однако  чары,  державшие  ее  в  оцепенении   перед   статуями императора,  не  приходили.  Она  не  чувствовала  ни  благоговения  перед носителем высшей власти, ни  превосходства  над  рабом,  ни  вожделения  к мужчине. Никаких чувств не было. Была пустота. Человек, подавший ей  руку, был никто - не  император  и  не  раб,  оболочка  без  содержания.  Некто. Подставное  лицо.  Драгоценнейшую  минуту  своей  жизни  она  разделит   с безликим, с безымянным.

   Сверкая великолепием, поехали они по улицам города  к  главной  площади Эдессы. Десятки тысяч людей, стоявшие на площади, затаили  дыхание,  когда император  и  Марция  появились  перед  алтарем  Тараты.  На  Марции  было традиционное   подвенечное   одеяние,   очень   длинная   белая    туника, перехваченная шерстяным поясом с искусно  вывязанным  геркулесовым  узлом, который полагается распутать жениху; поверх туники -  подвенечная  мантия, тоже традиционного, желто-красно-огненного  цвета.  Желто-красно-огненными были  и  высокая  обувь  и  фата.  На  волосах  Марции,  разделенных,  как предписывал обычай, на шесть локонов,  покоилась  тяжелая,  величественная зубчатая корона, под которой ее тонкое лицо казалось еще  более  нежным  и строгим.

   Священнослужители, заколовшие жертвенное  животное  и  осмотревшие  его внутренности, доложили, что божеству этот брак  угоден.  Брачный  контракт был подписан. Невеста произнесла формулу:

   - Так как ты именуешься Клавдий Нерон, то пусть я именуюсь Клавдия.

   Теренций ответил:

   - Я, Клавдий Нерон, даю согласие, чтобы ты именовалась Клавдия.