Львы города Лемберга

Микола, бормоча ругательства, двинулся до командования. Ох ты ж, божечки, все жилы так порвешь. Висящий на шее телефонный аппарат норовил ударить по коленям. Где старший телефонист, с инструментом и вторым аппаратом? Свалился в скачке да потерялся? Гнали жутко, да вистун и сам до того хитрожопый...

Как следует обложить старшего вистуна Микола не успел. Лязгнуло, заскрипело металлически и с ближайшей скирды посыпалось сено. Оживали скирды. Оборачивались к ним изумленные взмыленные артиллеристы... Из сена полыхнуло...

...Как можно было не разглядеть спрятанные под сеном танки, объяснить вовсе невозможно. Наверное, со спешки и тряски не всмотрелись. Ведь учили протипанцирников всем этим хитростям. Приказ спешили выполнить, дурни этакие. А невиновным связистам погибай зазря...

Впрочем, шутце Грабчак связистом уже не считался, поскольку отступал налегке. Бежалось быстро, даже винтовку и прочую амуницию чувствовать перестал. Как на крыльях несло. За спиной ахали танковые выстрелы - на отдельного человека наводчики пока не разменивались, практически в упор уничтожали орудия, передки и упряжки. Разрывы, ржание лошадей, крики раненых... Минута, две... Потом снаряды начали рваться среди удирающих к селу дивизионников, засвистели над головой строчки свинца из танковых пулеметов... Но Грабчаку везло - сразу взял верно - к овражку, домчался одним из первых, скатился в благословенную сырость, пополз прочь... Единственный раз обернулся на склоне: бегущие, падающие люди и лошади, за ними осевшие скирды, и неспешно шевелящиеся среди них бронированные жуки, показавшиеся удивительно небольшими[3]...

До своих артиллеристов Грабчак домчался быстро - артдивизион, до сих пор не понесший больших потерь, казался местом надежным, солидным, только за него и держись. Микола пытался рассказать о мгновенной гибели батареи, но немец-обершарфюрер шагнул сзади к кричащему Грабчаку, развернул... врезал в левый глаз, но у Миколы из обеих искры посыпались. Немец гавкнул про паникера и вонючую жопу, отшвырнул к брустверу... Потом хлопцы налили полкружки шнапсу, сглотнул и пришлось вновь за провода взяться. Даже покурить не дали, ироды...

К вечеру поползли слухи, что Советы в тыл прорвались, пытаются от резервов отрезать...

Во тьме дивизион отошел назад, связь и прикомандированных телефонистов оставили в распоряжение переместившемуся к селу штабу фузилёров.

Настроение у офицеров было хуже некуда - открыто говорили, что немцы "дурни биснувати". Нужно прорываться, пока Советы окончательно кольцо окружения не замкнули. Фрайтаг[1] специально медлит - решил дивизию положить, шоб германцы из котла выскочили.

Грабчак понял, что все здесь и полягут. Но бояться сил не осталось - усталость такая навалилась - хоть в лоб стрелять будут, не пошевелишься. Микола заполз в какую-то яму и на оклики командира связистов не отзывался. Плащ-накидку на голову намотал и идите все к бисовой матери.

Только с рассветом понял, что под крупом убитой лошади спал. Ладно, что смердела, все одно не до девок Грабчаку гулять. Но примета скверная...

Примета сполна оправдалась - день истинно адовым стал. С утра Советы атаковали с нескольких сторон: у Подгорец, на Сасово, на Колтив... 31-й полк держался из последних сил, немцы временами перебрасывали подкрепления, поддерживали. Москали наседали, вновь ударяли "катюшами" и бомбами - казалось, ничего живого не останется. У Опак многократно сходились с русской пехотой вплотную, "тридцатьчетверки" в гущу не лезли - мели огнем издали...

...- Ко второй роте пойдешь. Вот приказ - пусть один взвод налево оттянут и фланг держат. Знаешь где второй роты позиции?

- Да я же с дивизиона и...

- Знайдешь! Тут овражком, як поднимешься ще километра два и поближе к кладбищу. Не проскочишь...

Микола пошел, зная что не дойдет. Отводить полк нужно, тут любому дурню понятно. Тяжелый дивизион москали разбили, никакой телефонной и радиосвязи не осталось, танков немцы совсем не дают. Как скот подсунули - на убой. Сами отходят, а здесь подыхай как муха...

Овражек был неглубок и набит немцами: вышедшее из боя подразделение пыталось привести себя в порядок. Казалось здесь больше раненых, чем стоящих на ногах. Микола протрусил поверху, по склону, внезапно оказался на прореженной осколками опушке - впереди шел бой.

Пехота Советов, в выгоревших гимнастерках и драных телогрейках, немногочисленная, но сплошь с автоматами, уже уцепилась за развалины крайних хат. Устанавливали пулемет, перебежками кидались через огороды. Горели хаты, дым прибивало к земле. От центра села и от кладбища в этот дым строчили галицийские пулеметы - старались москалей к земле прижать. В ответ, издали, размеренно, как часы бил русский танк или самоходка - прикрывал подход своих подкреплений. Через поле растерзанного низкорослого соняшника[2] спешил взвод Советов...