Львы города Лемберга

Во всем были виноваты немцы. Подставили, на самый опасный участок загнали, под танки подставили, заткнули дыру прорыва. Ведь с самого начала дивизионники рассчитывали занять отлично оборудованные позиции на другом участке фронта. Нет, загнали сюда, к Суходолам[2]. Стояли батальоны, укреплялись, с селянами контакт налаживали. Многим стрильцам места были знакомы - не так давно хлопцы здесь порядок наводили[3]. Когда кругом свои, оно поспокойнее. Хоть немцы-командиры и орали, но в село заскочить, стопку махнуть, с женским населением поболтать украинские эсэсовцы успевали. Небось, не Нойгаммер проклятый[4]. Наведывались к дивизионникам и хлопцы из местного УПА - неподалеку в лесах базировались две чоты. Вроде договаривались действовать сообща, но на чем именно столковались, Микола, понятно, не знал.

Шутце Грабчак числился в батальоне связи, но в последние дни был прикомандирован к артиллеристам. Оно и к лучшему - у связистов Вуттиг[5] зверствовал, украинцев за людей не считал, только на своих батальонных немцев рассчитывал. Вообще-то, у артиллеристов было не лучше, разве что в тяжелом дивизионе украинец командовал, своих хлопцев берег. Еще имелось два батальонных командира из украинцев в 29-м полку.

Бегал Микола с проводами: тяни, сними, перетяни, обрыв найди. На аппарате сидел старший вистун-ротенфюрер - по-немецки он куда лучше Грабчака понимал и даже слегка разговаривал. Налетали советские бомберы, мешали работам, но в целом, дело было знакомое - учили немцы крепко - голова тупела, сердце под бомбами в брюхе от страха стучит, а руки работают.

Спокойная жизнь заканчивалась. Советы беспокоили все чаще, авианалеты становились все точнее. Окопы и блиндажи не спасали, в разы прибавилось раненых и убитых. Погиб командир III артдивизиона.

12-го июня началось всерьез. Дивизию переподчинили 1-й танковой армии и все сразу зашевелилось: полки снимались с насиженных мест, перебрасывались на новые позиции, всю артиллерию стягивалась в кулак.

Пока спешно шли навстречу канонаде, было жутко: - на дороге сожженные немецкие машины, повозки, трупы - чуть ли не сплошняком. Авиация Советов отработала безжалостно. Возились у дороги немногочисленные немцы из похоронной команды, собирали и сортировали куски конских и человеческих тел. Галичане смотрели на ряды тел и свертков разорванного мяса в молчании, шли, вслушиваясь в небо - но было еще слишком темно, обошлось...

Потом Микола бегал по околице Подгорец, сращивал нитку связи - клятые немецкие бронетранспортеры провода все время рвали. Дивизионники вновь спешно окапывались. Говорили, что у русских тысячи танков - лавами так и прут. Немцы отходили растрепанные, повозки ранеными набиты. Уже в сумерках единственный цугмашинен тяжелой зенитной батареи, по очереди перетаскивавший 8,8-сантиметровые орудия, вырвал из двух линий куски метров по пятнадцать - Микола проклинал зенитчиков так, что тем точно икалось.

Ночью Грабчака подняли - приказано было идти в 30-й полк - там готовились контратаковать, прорвавшиеся Советы и требовали обеспечить надежную связь с артиллерией. Чуяло сердце - дурной день будет. Микола командиру насчет ноги напомнил - ведь подвернул давеча, все же видели. Камрад штурмфюрер, может, толком и не понял по немецко-галицийски, но под зад врезал так, что Гробчак аж язык прикусил.

...Светало. Многочисленная русская артиллерия настойчиво кидала снаряды куда-то левее, дивизионные батареи им отвечали. Связисты, нагруженные катушками и аппаратами, рысили по лесу - вокруг копошились окапывающиеся дивизионники, но штаб батальона все не находился. Наконец, отыскались. Было около шести, от росы все отсырело, разгоралась пулеметная перестрелка, старший вистун озабоченно сказал, что где-то пробой замыкает, и двинулся по "нитке" в тыл. Микола не успел подивиться хитроумию старшего по команде, как его самого послали с штурмфюрером-подхорунжим в качестве связного...

...Грабчак полз, перебегал, стараясь не отставать. В ветвях деревьев свистело, стучало, стрельба все ширилась, и Микола догадался, что это уже настоящий бой...

...Подхорунжий скатился в неглубокую траншею, Микола свалился следом, пытался поправить шлем - тот все время норовил съехать и закрыть обзор. Рядом длинными очередями, почти непрерывно, строчил пулемет.

- Идут! Идут! - как оглашенный орал второй номер, дергая из коробки хвост ленты. Подхорунжий приподнявшись, смотрел в бинокль, у Миколы выглядывать из-за бруствера не имелось никакого желания - посвистывало густо. Подхорунжий толкнул ногой - по траншее вперед!

Все вокруг вели огонь: треск винтовок был почти не слышен за задыхающимися пулеметными трелями, разрывами снарядов и мин. Громыхало, с жалобным треском валились расщепленные деревья в глубине гая. Микола споткнулся, неловко перепрыгнул через эсесовца сидящего в траншее - шея у стрильца почернела, на пятнистой куртке расплывалось слишком большое пятно. Господи ты боже, спаси и сохрани, - его ж прямо здесь и убило!