Львенок

— Еще нет.

— Тогда я сама это сделаю.

— Спасибо, госпожа Бенешова.

Барышня Серебряная встала, попугай гортанно запротестовал.

— Не ревнуй, Уильям! — одернула его Серебряная. Птица довольно закудахтала и принялась, подражая дудке, исполнять «Марш кадетов». Барышня Серебряная мельком погляделась в большое зеркало на стене, прошлась рукой по своей вихрастой головке и двинулась вперед в ритме марша.

Я тронулся за ней, не в силах оторвать взгляд от ее изумительной попки.

— Ну и нахальный же вы тип! — подначила она меня на лестнице.

— Я лишился свободы выбора. Меня неудержимо влечет к вам.

— Надо же! Я вчера сказала, чтобы вы отправлялись к барышне Каэтановой.

— Вы что, не понимаете, что требуете от меня невозможного?

— Послушайте… — произнесла она и остановилась. Какой-то торопыга налетел на нее сзади, обнял куда сильнее, чем было необходимо, если судить по силе столкновения, и вежливо извинился. Июльское солнце плавило улицу, и барышня Серебряная в своем желтом платье казалась почти негритянкой.

— Послушайте, — повторила она. — Что я действительно не люблю, так это разбивать чужие отношения.

Я знаю, что вы чудо, барышня Серебряная, сказал я про себя, а вслух проговорил:

— Не было никаких отношений. Во всяком случае с моей стороны.

— Тем хуже. Кто мне совершенно отвратителен, так это мужчины, которые хотят только попользоваться, а обязательств на себя не берут.

— Я не хочу вами попользоваться, а обязанным вам готов быть всю жизнь до самой смерти!

— Я не о себе. Я о вашей девушке.

— Она больше не моя девушка.

Серебряная помрачнела и отрезала:

— Значит, у вас сейчас вообще нет девушки!

Мы свернули на Вацлавскую площадь. Из магазина грампластинок раздался голос вчерашнего саксофона-баритона.

— Слышите? Конипасек!

— Конопасек, — исправила она меня и вздернула подбородок. Никогда раньше мне не приходилось видеть ничего более прекрасного, а зрение у меня было острое.

— Можно мне хотя бы задать вам один вопрос?

— Пожалуйста.

— Почему же тогда вы согласились вчера на свидание со мной?

Она молчала; только упрямо стучала каблучками своих коричневых туфелек.

— Почему, барышня Серебряная?

Мой заданный вкрадчивым тоном вопрос явно проник ей в душу. Она пожала плечами. Одно из них выскользнуло из декольте — Господь Бог изготовил его из светло-коричневого бархата.

— По глупости, — бросила она. — Я же не знала, что вы такой сумасброд.

— Вы не настолько глупы, барышня Серебряная.

— Я всего лишь человек. Иногда я делаю что-нибудь, не подумав.

— Я тоже. Например, в случае с Верой.

— Ну хорошо, — сказала она и снова остановилась. — Но вы хотя бы представляете, каково ей сейчас? Представляете, каково это: любить того, кому на вас наплевать?

Она уставилась на меня широко распахнутыми черными глазищами, и я подумал, что, говоря так, она исходит из личного опыта. У подобной девушки можно было предполагать богатый личный опыт в данной области знаний.

Я заглянул в антрацитовую бездну.

— Определенно начинаю представлять.

— Вы обязаны обставить все как-нибудь прилично, если уж вы ее не любите, — поучала она меня на углу Водичковой улицы, словно очаровательная проповедница. — Дайте ей время, чтобы она могла найти утешение.

— А как же я? Мне вы дадите время? Я тоже нуждаюсь в утешении.

— Вы быстро утешитесь.

— Нет не быстро! Это Вера быстро. Я выступаю за coup de gr"ace. По-моему, в такой ситуации лучше выхода не придумать.

Барышня Серебряная сосредоточенно нахмурилась.

— За что вы выступаете?

— За coup de gr"ace.

— Простите, я не владею иностранными языками.

— За удар милосердия.

Антрацитовый взгляд остановился на мне, и я увидел в нем затаенный черный умысел.

— А что бы вы сказали, нанеси я вам удар милосердия?

— Нет, только не это!

— Вот видите!

— Вижу и признаю, — сказал я и предложил деловито: — А давайте заключим соглашение? Я буду еще какое-то время утешать барышню Каэтанову, а барышня Серебряная все это время станет утешать меня. Хотите?

— А что будет потом?

— Барышня Каэтанова выйдет за режиссера Геллена, который обхаживает ее уже почти год, но пока безрезультатно, а я…

Я намеренно сделал паузу. Я ждал: вдруг она не выдержит?

И она не выдержала.

— А вы?

Я молчал. Целых несколько секунд ей удалось не раскрывать рта, но в конце концов она проговорила голосом, в котором тщеславие боролось с самообладанием:

— Так что же вы?

Я заглянул в антрацитовые глубины и сказал как можно более печально:

— Судя по тому, как смотрю на вас я и как смотрите на меня вы, мне потом останется только повеситься.

Тут уж она не удержалась от смеха.

— Ну и клоун же вы, господин редактор! А ведь на самом деле мы с вами обсуждаем очень важные вещи.

— Не спорю.

— И я правда не люблю наглецов. Правда не люблю!

И тем не менее я по-прежнему верил, что в данном вопросе она не являет собой исключение, подтверждающее правило, и что все обстоит ровно наоборот.

Я поднял в присяге три пальца.

— Я исправлюсь. Я больше не буду наглецом. Но вы должны протянуть мне руку помощи. Пойдете со мной сегодня вечером туда, где соберутся интересные люди?

— А может, эти люди интересны барышне Каэтановой?