– Так сейчас узнаем. – Снова перегибаюсь через комингс: – Чего хотел?
– Поговорить.
– Добро. Поднимайся на палубу. Только без резких движений.
Мужик начинает карабкаться по скобтрапу, а я открываю наклонную лючину, предварительно отодвинув засов. Вылез. Чумаз, бородат и сильно вонюч – настоящий полковник. Ну, дык понятно, мыться-то негде, а выпускать на палубу для омовений опасно. Бывший раб (впрочем, он об этом пока не знает) держится с достоинством. Мой скептический осмотр заметил.
– Воняю? – спрашивает с грустной улыбкой.
– Есть маленько. Представься.
– Лейан Незус. Бывший командир бывшего отряда наемников.
– Сергей Петрович, – протягиваю ему руку.
Тот ее пожимает автоматически, а на лице выражение крайнего изумления.
– Чему удивился? – спрашиваю. Хотя понятно чему. Он ведь раб. Ниже падать в этом мире некуда.
– Рабам руки обычно не подают, – подтверждает он мою догадку, щелкая пальцем по жесткой коже рабского ошейника.
– Это мы сейчас поправим. – Настраиваюсь на магические плетения этого атрибута и уверенно тяну ману в себя.
С легким треском края ошейника расходятся и он падает на палубу. Кар тут же его подбирает и прячет в сумку. Наверно, дорогая штука, раз он так поступил. Вряд ли лелеет надежду обзавестись собственными рабами.
– Теперь ты больше не раб. По приходу со всех остальных снимем ошейники и отпустим. Мы рабами не торгуем. Предпочитаем дружить. Я ответил на ваши вопросы?
– Ну… в общем да, – кивает Лейан. – Правда, теперь возникли новые.
– Излагай.
– Почему?
– Что почему? Почему отпустил? Так я уже вроде ответил. Что непонятно?
– Да все, если честно.
– Ну, так и не забивай себе голову.
– Но что ты потребуешь взамен?
– Мне ничего не нужно. Успокойся. Иди, обрадуй людей и скажи, что завтра утром будем в Бонаре.
Мужик задумчиво удаляется. Видно, что растерян. Готовился, видимо, к тяжелому разговору, продумывал аргументы торга за свою свободу, возможно, услугами какими-то собирался рассчитываться, а тут раз и ничего не надо. Непонятно. И опасно к тому же. Ведь очень часто, когда говорят, что ничего не надо, на самом деле подразумевают, что хотят абсолютно все. Мыслю, что подобный расклад не только в нашем мире является нормой. Больше в течение дня каких-либо значимых событий не произошло. Народ, с небольшими перерывами, продолжал впахивать в носовом трюме, костеря между собой тупого моремана в моем лице, который придумывает бесполезную работу. Вахты на баке и корме неслись исправно. Несколько человек, вызвавшихся быть боевыми единицами, под руководством Полозовой осваивали стрельбу из арбалетов. Гномы и без меня знали, что делать. Один стоял за рычагами на мостике, два других отдыхали, готовясь заступить ему на подмену, еще один болел от переизбытка арбалетного болта в ноге. Иваныч занимался трофеями. Что-то сортировал, подсчитывал, перекладывал. При деле и ладно. Вполне возможно, что сам себе дело придумал, лишь бы вместе со всеми в трюм не лезть. Иришка с явным удовольствием рисовала буквы на грубых листках бумаги местного производства и заставляла Карзиныча выписывать их в строчку, многократно повторяя. Как в начальной школе, в прописях. Парняга старается, аж кончик языка от усердия высунул. Девочка моя ему что-то говорит, он кивает, соглашаясь. Вместе смеются.
– Ты заметил, как Михаил смотрит на Кирюшу? – со спины незаметно подходит Ефимовна. – Как бы беды не вышло.
– Заметил. Тем хуже для него. Если не хватит ума по-человечески объясниться, то Карзиныч его угомонит с гарантией.
– Этого и опасаюсь. Как наши подобное воспримут?
– Наталия Ефимовна, Кар уже наш. А для меня лично он более наш, чем все эти.
– Многие этого не понимают.
– И что прикажешь делать мне? Уговаривать? Сама знаешь, дохлый номер. У Михаила в голове сейчас вместо мозгов гормоны булькают. Любые разговоры воспримет как нотацию.
– Но попробовать стоит. Нехорошо если между своими разлад пойдет.
– Лады. Поговорю.