В помощь Сенеке были приглашены два ученых грека: Александр Эгейский, философ-перипатетик, и Херемон. Под их руководством Нерон читал греческих поэтов и навсегда сохранил пристрастие к Гомеру. Но в том возрасте, в котором Нерон начал свои занятия с Сенекой (12 лет), переходили уже к занятиям риторикой. В этом искусстве Нерон не оказал особых успехов, и историки даже упрекают его в том, что он был первым из римских императоров, речи которого предварительно сочинялись другим лицом (Сенекой). Впрочем, благодаря усилиям своего наставника Нерон настолько поднаторел в ораторском искусстве, что мог в торжественных случаях говорить речи, и первые его речи, произнесенные им в сенате еще при Клавдии, имели успех.
Воспитание Нерона, однако, осталось незаконченным, так как Агриппина восстала против желания Сенеки преподавать принцу философию в полном объеме. Нерон познакомился с этим последним словом тогдашней науки весьма поверхностно.
Что касается нравственного воздействия на Нерона, то при тогдашнем составе двора и нравственных качествах самой Агриппины трудно было в этом отношении достигнуть каких-либо результатов. Тем не менее, Сенека не упускал случая внушить своему воспитаннику добродетель и старался сделать это в возможно более привлекательной форме. Так, можно думать, что если трагедии Сенеки принадлежат действительно философу, они созданы, по крайней мере отчасти, для его ученика. Написанные совершенно не для сцены, они содержат в себе множество нравственных сентенций, близких с теми, которые проводил философ в своих прозаических сочинениях. Сюжеты же из греческой героической жизни призваны были привлекать к себе интерес юного Нерона.
Несомненно, что Сенека скоро разгадал природу Нерона. Он рано говорил, что это хищный лев, которому стоит только дать попробовать крови, чтобы он обнаружил всю ярость своего характера, и потому Сенека по возможности держал своего ученика в узде, стараясь отвлечь его от вредных и жестоких наслаждений, обращая его на более невинные и позволительные. При этом Сенека держал себя со свойственным ему либерализмом и отнюдь не требовал от Нерона сурового аскетизма и полного отречения от мирских наслаждений.
Впрочем, при всей дикости и жестокости в характере Нерона, особенно в молодости, было много симпатичного. Он был доверчив, весел, любил поэзию, легко выносил шутку и вообще отличался терпимостью. Его наклонность к стихотворству подавала кое-какие надежды, и если бы Нерон не оставался всю свою жизнь неисправимым дилетантом, быть может, он был бы недурным писателем. В отношении Сенеки Нерон долго выказывал уважение и преданность, и потому не должно казаться странным, что и философ искренне привязался к своему ученику.
ГЛАВА VI
Придворная жизнь и административная деятельность Сенеки столкнула его со множеством весьма разнообразных людей. С некоторыми он сошелся ближе, и они стали его друзьями. Во всех этих друзьях Сенеки, при всем разнообразии их характеров и общественных положений, была одна общая черта – живой интерес к литературе и философии. Все они были или сами писателями, или ревностными поклонниками литературы. В число таких образованных друзей Сенеки, составлявших его любимое общество, входили и женщины. Такова была, например, Марция, дочь Кремуция Корда, известная нам по трогательному посланию, которое философ написал ей в утешение по поводу смерти ее сына. Отец этой замечательной женщины жил и писал при Тиберии. Он написал историю последнего периода Римской республики, в которой вполне выразил свой радикальный образ мыслей, называя Брута и Кассия последними римлянами. По распоряжению Тиберия сочинения эти были сожжены рукой палача, а сам Кремуций Корд, преследуемый клевретами Тибериева любимца Сеяна, чтобы не стать их жертвой, уморил себя голодом. Его дочь, Марция, все время находилась при отце и ободряла его, а значительную часть сочинений Кремуция Корда ей удалось сохранить и издать их снова при Калигуле. Жизнь этой либеральной женщины была рядом тяжелых сердечных утрат, переносимых ею с редкой твердостью. Послание Сенеки к Марции полно возвышенных мыслей и прекрасных утешительных выражений. Смерть представляется философу неизбежным следствием жизни и даже утешением в ее горестях. “Видя столько матерей, огорченных поведением или судьбою своих детей при их жизни, как можешь ты сокрушаться, зная, что твой сын избежал превратностей своего века”, – замечает философ.