Луны Юпитера

Я не знала, что он хочет от меня услышать. Возможно, подумалось мне, ждет, чтобы я запротестовала, начала отговаривать.

– И когда же?

Я сказала, что схожу помыть руки, а сама отыскала сестринский пост. Там сидела женщина, которую я приняла за старшую медсестру. Во всяком случае, у нее были седые волосы и доброжелательное, серьезное лицо.

– Это правда, что моему отцу послезавтра предстоит операция?

– Да.

– Мне нужно хоть с кем-то обсудить этот вопрос. Я считала, что операция, по общему мнению, ему не показана. По причине возраста.

– Решение принимает сам пациент по согласованию с врачами. – Она улыбнулась, но без тени снисходительности. – Это всегда непростое решение.

– Какие у него результаты анализов?

– Ну, я видела далеко не все.

Я не сомневалась, что она видела их все. В следующий миг она сказала:

– Надо реально смотреть на вещи. Но врачи у нас очень квалифицированные.

Когда я вернулась в палату, отец изумленно выпалил:

– Без-брежные моря.

– Что? – не поняла я.

Мои мысли были о том, знает ли он, на сколь долгий – или краткий – срок может рассчитывать. Мои мысли были о том, что в эту обманчивую эйфорию его ввергли, скорее всего, таблетки. А может, он просто надумал рискнуть. Однажды, рассказывая мне случаи из своей жизни, он произнес такую фразу: «Я вечно опасался идти на риск».

Раньше я говорила знакомым: отец никогда не сожалел о том, как сложилась его жизнь; но это не так. Просто он к ней не прислушивался. Он сам признавал, что напрасно не пошел в армию как вольнонаемный работник – поправил бы свои дела. Напрасно после войны не открыл свое деревообрабатывающее производство. Напрасно не уехал из Далглиша. А однажды сказал: «Всю жизнь небо коптил, да?» Но он над собой подшучивал: если такие слова произносятся всерьез, это уже трагедия. Декламируя стихи, отец тоже всегда подпускал насмешливые нотки, чтобы никто не подумал, что он заносится и сам получает удовольствие.

– Безбрежные моря, – повторил он. – «Остались позади туманные Азоры, / И Геркулесовы врата им пройдены не зря; / А впереди не ждут спокойных бухт узоры, Ждут впереди одни безбрежные моря».[56] У меня всю ночь это вертелось в голове. Но как ты думаешь, смог я вспомнить, какие моря? Не смог. «Безлюдные»? «Бескрайние»? Горячо, да не то. Но вот сейчас ты вошла в палату, я думал совершенно о другом, а слово само собой всплыло. Так всегда бывает, верно? Оно и неудивительно. Я задаю своему мозгу вопрос. Ответ заложен изначально, только я не могу проследить за всеми связями, которые включает мозг, чтобы до него добраться. Как компьютер. Ничего особенного. Видишь ли, в моем положении есть одна закавыка: любая вещь, которая не поддается мгновенному объяснению, подталкивает тебя… ну, к тому, чтобы сделать из нее тайну. Чтобы поверить… ну, сама понимаешь.

– В существование души? – с легкостью выдала я – и ощутила устрашающий прилив любви и узнавания.

– Ну, можно, наверное, и так выразиться. Видишь ли, когда я оказался в этой палате, вот здесь лежала кипа газет. Кто-то оставил. Бульварные листки, я никогда в их сторону не смотрел. А тут взялся читать. Я всегда читаю, что под руку подвернулось. Так вот, наткнулся я на серию материалов о людях, которые с медицинской точки зрения умерли – в основном от остановки сердца, – а потом были возвращены к жизни. И поведали, чем запомнилось им то время, когда они были мертвы. Раскрыли свои ощущения.

– Приятные или наоборот? – спросила я.

– О, приятные. Еще какие. Человек взмывает к потолку, сверху взирает на себя и видит, как над ним – над его телом – колдуют врачи. Потом взмывает еще выше – и узнает своих близких, которые умерли до него. Не то чтобы видит, но как бы чувствует. Временами он слышит какое-то тихое пение, временами видит… как называется свет или луч, который исходит от человеческой личности?

– Ауру?

– Да-да. Только в отсутствие личности. Вот, пожалуй, и все, что человек успевает заметить; а потом внедряется в собственное тело – и на него обрушивается смертельная боль и все прочее; это и есть возвращение к жизни.

– И это тебя убедило?

– Как тебе сказать… Все дело в том, хочешь ты сам верить в такие штуки или не хочешь. Если хочешь верить, если хочешь воспринимать это всерьез, то придется воспринимать всерьез и все остальное, что печатают в таких газетенках.

– И что же там печатают?

– Всякую чушь: исцеление от рака, исцеление от облысения, истерики по поводу молодежи и расхищения социалки. Сплетни о кинозвездах.

– Да. Понимаю.

– В моем положении приходится быть начеку, – сказал отец, – чтобы не задурить себе голову. – А потом добавил: – Нужно обсудить кое-какие практические вопросы, пока не поздно. – И проинструктировал меня насчет своего завещания, дома, участка на кладбище. Все просто.

– Может, позвонить Пегги? – предложила я.

Пегги – это моя сестра. Муж у нее астроном, живут в Виктории.

Отец призадумался.

– Наверное, стоит им сообщить, – сказал он наконец. – Только скажи, чтоб не волновались.

– Хорошо.