Лунный вариант

Потом член-корреспондент Академии наук рекомендует на место ученого своего кандидата в экипаж космического корабля, а заслуженный деятель медицины — своего врача. И снова сонным приглушенным голосом произнес Тимофей Тимофеевич слово «весомо». Долго шло обсуждение, а когда призатихло, Тимофей Тимофеевич громче обычного постучал карандашом о стол, требуя тишины. Сонная дрема немедленно слетела с него, будто ее и не было. Глаза дерзко, вызывающе скользнули по лицам.

— Все, что ли, товарищи? Я вас очень внимательно выслушал. Многими интересными наблюдениями поделились вы о кандидатах, которых рекомендовали. Меткие характеристики, психологическая глубина — все было в ваших речах. А теперь послушайте мое мнение, — и он назвал совершенно иные фамилии. А в подтверждение привел такие аргументы, что все только ахнули да руками развели. А Тимофей Тимофеевич встал и, не скрывая довольной улыбки, предложил:

— Ну а теперь, пользуясь своим нравом председательствующего, ставлю вопрос на голосование.

И все, без исключения, проголосовали за эти кандидатуры.

В тот же вечер космонавт, полагавший, что будет утвержден обязательно командиром экипажа на очередной полет, узнал, что полетит его дублер, а он останется на земле. Красивый самолюбивый парень был сражен этим известием и вечером, с горя, что называется, хватил лишнего. Не так уж много и выпил, но нервы расшатались, и он не выдержал дозы, опьянел. Вечером, когда южные сумерки уже окутали землю, неровной ковыляющей походкой возвращался из столовой в гостиницу и на свою беду повстречался с авиационным генералом.

— Это вы! — свирепо воскликнул тот. — В таком виде? А еще космонавт! Да разве можно офицера с таким моральным обликом даже близко подпускать к кабине космического корабля!

— То… товарищ генерал. Да я немного… я совершенно случайно… — взмолился было космонавт, но генерал оборвал его резким жестом:

— Что! Да я и слушать вас не хочу. Вон с космодрома! Чтобы завтра ноги вашей здесь не было, капитан!

И ушел. А капитан остался. Звездное небо над космодромом с овчинку ему показалось после такой встречи. Хмель как рукою сняло. Медленной разбитой походкой побрел домой. Путь в гостиницу лежал мимо главного административного корпуса. В окнах кабинета конструктора горел неяркий голубоватый свет. Все знали, что, если Тимофей Тимофеевич оставался поработать в ночные часы, он гасил яркое верхнее освещение и оставлял на своем столе лишь одну лампу под светло-голубым абажуром. Это были часы, когда Тимофей Тимофеевич никого не принимал. Он уходил в совершенно иной мир, напрочь оторванный от деловой сутолоки и организационных забот рабочего дня, в мир творчества. Он и сам становился иным: мягким, задумчивым, лишенным напускной суровости. Ни один глазок не зажигался в такое время на коммутаторе, что стоял за его спиной. Только настольный телефон ВЧ, именуемый «белой головкой», мог нарушить кабинетную тишину. После очередного разговора с Москвой Тимофей Тимофеевич долго не мог сосредоточиться, ворчал и морщился.

Капитан остановился у главного корпуса и махнул рукой, как человек, принявший твердое бесповоротное решение. Он быстро взбежал по ступеням широкой лестницы, промчался через приемную конструктора на глазах у остолбеневшей секретарши, не ожидавшей столь дерзкой выходки, и скрылся за двойной дверью кабинета. На скрип двери Тимофей Тимофеевич поднял седеющую голову и пораженными глазами встретил неожиданного пришельца.

— Это ты? — произнес он почти нараспев, голосом, не предвещавшим ничего доброго. Тимофей-Тимофеевич переходил на «ты» только с теми подчиненными, которых он уважал и наперед знал, что они не обидятся на такую его фамильярность. Этого он даже любил. Любил за то, что сын солдатской вдовы, он в четырнадцать лет пошел на завод, чтобы помочь матери вытянуть еще четверых своих сестер и братьев, за редкое упорство, с каким этот юноша готовился к космическому полету.

— Кто тебя пустил? — строго поинтересовался конструктор. — Что-нибудь случилось?

— Случилось, Тимофей Тимофеевич. Ночью я должен собрать чемодан и с утренним самолетом покинуть космодром.

— Подожди, подожди, Миша… Что такое? До сих пор мне казалось, что на своей территории судьбы людей вершу я. Кто тебе это приказал?

— Генерал Галимов.

— Почему?

— Да я… — смешался космонавт.

— Только начистоту, Миша. Говори, как было, потому что у меня нет времени подвергать тебя психологическим опытам. Работа стоит, — кивнул он на стол.

Капитан поднял на конструктора наполненные болью, но уже сухие глаза, клятвенно прижал к груди руки:

— Я перед вами как на духу, Тимофей Тимофеевич.

— Ну, валяй, — недоверчиво протянул конструктор, — только прими во внимание, что я очень мало похож на духовника, а ты еще меньше на кающегося грешника.

— Пожалуй, я похож, — сказал космонавт. — Часа три назад я узнал, что исключен из состава экипажа. За ужином выпил, попался на глаза генералу Галимову и услышал приказ: «Чтобы и ноги вашей не было на космодроме».