Лунный нетопырь

Это еще не проблемы, это цветочки! А вот скажи, как на пальцах объяснить этим не по возрасту развитым малолеткам, что родителями Геракла считались Алкмена и Амфитрион, и, тем не менее, он был сыном Зевса? А что они с братцем Ификлом были двойняшками, но от разных отцов? Мамочка, однако, была зело шаловлива… А его негалантное обращение с Ипполитой, царицей амазонок? Овладеть поясом — это в традициях поэтического иносказания означало попросту трахнуть. Извини. Но ведь как? Хоронить же потом пришлось старую деву. Ну а то, что он целый год носил женское платье, доказывает только то, что в эллинском обществе не считалось зазорным и…

— Дорогой, может, достаточно про эллинское общество? — пробормотала принцесса. — Пусть хоть в моем представлении Геракл останется идеальным мужчиной.

— Ну, как мужику ему до идеала — то есть до меня — ого-го как далеко, — не без скромности заметил командор. — Видал я его статуи в масштабе один к одному… Ты что, уже спишь?

— Угу. Идеальные мужчины, между прочим, не тратят столько времени на разговоры.

— Да я только к тому, что завтра с утречка смотаюсь на Землю. На предмет ограбления всех, какие попадутся, магазинов детской книги. И еще… Сэнни, мне бы золотишка немного…

У принцессы весь сон как ветром сдуло. На Землю… А что, если он не вернется к вечеру? До маггиров остался один переход, и Горон ждать не будет. Только нельзя показывать своего испуга.

— Ну, зачем тебе такая дрянь? — протянула она лениво.

— Да я Алэлу обещал при первом удобном случае привезти с Земли один алмаз. На Джаспере, оказывается, их вовсе нет, а для копии свахейского шара, который он мастерит, требуется их около сотни.

— Ну, так привези сотню, — пожала плечами принцесса. — Вели Эрму спуститься в подземелье, там всякой золотой утвари видимо-невидимо. Мы же золота не любим.

— Все равно дороговато. Колдовство дешевле. Вот Алэл — он сейчас что ни день повелителем земных недр себя объявляет — взяв за образец хотя бы крошечный алмазик, может любую морскую галечку в громадный бриллиант превратить. Это ему раз плюнуть и главное — задаром.

— Что-то я в этом шаре алмазов не заметила, — засомневалась мона Сэниа.

— Ну, ты ведь пробыла там всего несколько мгновений, пока крыша не начала рушиться. А я тоже не с первого раза их углядел, уж чересчур там все бьет в глаза сверканием да переливами. А потом смотрю — очень уж правильный квадрат, весь гранатами кровавыми выложен, а с него прямо вверх устремляется алмазная стрелка… Тут меня и осенило: так можно было обозначить только то место, откуда начинается дорога к звездам.

— Дорога к звездам начнется, если ты меня поцелуешь…

…и если ты завтра успеешь вернуться до заката, муж мой, любовь моя.

* * *

— Это — алмаз, — она торопливо протянула Алэлу на раскрытой ладони сверкающий всеми брызгами радуги многогранник, который и сама-то держала в руках впервые в жизни. Но сейчас у нее не было времени его разглядывать.

— Благодарю, владетельная мона. — Он царственно склонил кудлатую голову; волосы его подхватывал простой кожаный ремешок, перечеркивая изображение лазоревого кристалла, нарисованного у него на лбу явно не рукой Ардиени. — Я верну тебе сей волшебный камень, когда закончу возводить это самоцветное чудо, какое не удалось создать еще ни одному королю.

Мона Сэниа незаметно вздохнула: бедный маленький король, за всю свою жизнь он, похоже, не воздвиг ничего такого, что могло бы увековечить его имя; теперь вот радуется, что хотя бы копирует чужое творение.

— Я думаю, о мудрый властитель, что Первозданные острова еще много веков не увидят ничего подобного! — воскликнула она, вложив в свои интонации максимум положенного восторга.

Сегодня, как впрочем, и все последние дни, Алэл был повелителем камня; если бы не это, она заподозрила бы, что он сегодня взял на себя власть над живой плотью, а отсюда недалеко и до проверки искренности. Впредь надо будет удерживаться от столь примитивной лести.

— Это еще только начало, а то ли еще будет! — горделиво пообещал ничего не заподозривший король.

Забыл, наверное, что она в свое время воочию видела то, что ему еще предстояло возвести. А вот постороннему зрителю даже то немногое, что он успел сделать, должно было показаться чудом.