Лунный нетопырь

Принцесса всеми силами постаралась, чтобы на ее лице не промелькнуло ни тени высокомерной усмешки. Какой бы бесстрашной подругой ни была Паянна своему покойному мужу, управлявшемуся с оголтелыми ордами подрассветных земель, но ее храбрость ограничивалась тем, что могли ей противопоставить человеческая хитрость и стальное оружие (да и сталь-то на Тихри была дрянноватой). Но вот как не без разочарования убедилась принцесса, даже шаманские фокусы сибиллы заставляли старую воеводиху от него шарахаться, а высокая магия пугала до смерти. Кроме того, Паянна, простолюдинка по крови, даже представить себе не могла, как же это — не бояться абсолютно ничего и никогда, независимо от количества капель живой воды, еще сохранявшихся в крови (интересно, и как надолго?); вероятно, для такого нужно было все-таки родиться дочерью короля Джаспера.

Мона Сэниа рассмеялась, постаравшись при этом, чтобы этот смех прозвучал по-детски беззаботно.

— Это что же выходит, колдовская молния мне не страшна, а простой стрелы следует опасаться?

И чему токмо тебя в дитячестве твоем учили? Это ж и пню придорожному яснее ясного: колдовство от колдовства спасает, а естеству естество противостоит. Так что чар не опасуйся, а боронись от железа оружного, окромя заговоренного — тое тебе не грозит. А что поранено, то заживать на тебе будет, как на кошке.

— Ну что касается железа, то тут ты можешь за меня не беспокоиться: ты меня в бою еще не видала. И Алэла ты напрасно сторонишься, в глаза он тебе глядеть не будет, у него сейчас другая забота. Он все ближайшее время намерен земными дарами властвовать.

— Эт-т как понимать? — почему-то насторожилась Паянна. — Яблочками-огурчиками, что ли?

— Каменьями драгоценными. Он из них одну диковину строить собрался.

Ой, манера говорить старой воеводихи похоже, оказалась заразной.

— Блажит дед, одно слово — фигура венчанная. Ан ведь имеет право. — Паянна пожевала губами, поднялась с камня, подбирая края юбки. — Однако ж выходит — не беден… Ну, у меня туточки делов невпроворот, княжна, а то наша мелюзга до синюшных задов докупается, пока мы с тобой языки-то чешем.

«Мелюзга» действительно уже бултыхалась в воде, время от времени выставляя разномастные попки. Паянна, переваливавшаяся с камня на камень с изяществом и энергией моржихи, вдруг резко остановилась, так что Сэнни, следовавшая за нею, вынуждена была по-воробьиному перескочить на ступеньку выше.

— С твоих слов выходит, что ежели королек тутошний в землице шарить надумал, то ему при том над людишками простым кудесить невмоготу? — глухо прозвучал низкий голос воеводихи.

Мона Сэниа, уже переключившая свое внимание на шалости Ю-ю и его подружки, не сразу поняла, к чему прикованы неотвязные мысли ее спутницы.

— Ты про Алэла? Да, пять стихий ему, как он утверждает, подвластны, но… не одновременно. Насколько я поняла, каждый день с утра он, сообразно со своими монаршими планами, получает власть над одной из стихий. Молится он там, жертвы приносит или просто свяничам брюшко чешет — не спрашивала. Но если он посвятил свой день огню, то в море он уже беззащитен, как простой смертный; если надумал самоцветы из недр земных добывать — души людские от него укрыты.

— А-а… то не волшба, а срамота одна, — с демонстративным равнодушием протянула Паянна и, утеревшись рукавом, продолжила свои опекунские хлопоты.

От моря тянуло гнилыми водорослями и нелетним беспокойным холодком. Ау, неслышимый мой, к чему бы это?..

Как всегда на собственной планете, внутренний голос ответить не соизволил.

Паянна, достигшая, наконец, цели, не снимая сапог, забрела в мелкую воду и молниеносным движением выудила из пены морской взвизгнувшую от неожиданности Фирюзу — так цапля безошибочно выхватывает из водорослей серебряную рыбешку. Ю-ю, однако, увернулся. Ненадолго, правда.

— А ты, княжна, ступай по своим делам, — укладывая детишек на мелкую гальку, распорядилась воеводиха. — Тебе, я чаю, токмо ввечеру купаться любо. А взамен косолапика мово пришли.

«Косолапиком» она величала неповоротливого (везде, кроме поля боя) Пыметсу, чаще других выбирая его себе в собеседники — наверное, потому, что он один слушал ее байки, раскрыв рот и, как казалось со стороны, не без плохо скрываемого ужаса. Ну, скудный умишком, что с него возьмешь.

— Как скажешь, нянюшка.

Вот уж чего она никак не ожидала, так это того, что ворчливая воеводиха растрогается чуть не до слез:

— Ах ты, девонька моя горемышная! Даром что дщеря королевина, а все едино без родной матери-то — сиротинка необласканная. Чай, мамку-кормилиху свою вспомнила? Ладно уж, слетаю ввечеру к чародею твому, скопидому загребущему, погляжу…

— Что, что? Скопидому? Ты это про Алэла? — Принцесса от изумления чуть было не утратила дар речи.

— А то нет! Ты, княжна, по рождению высокому — королевна, а он тебе землицы выделил с гулькин нос. Островок задрипанный — обсмеешься… Нет, чтобы полцарства отделить!

— Да зачем мне его полцарства?