Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

И у меня были основания опасаться, что вскоре у преступления будут сразу две жертвы. Пусть Генри Графтон сколько угодно утверждает, что не желал вреда ни мне, ни моему кузену, однако людей убивали и за куда меньшее, чем полный дворец наркотиков и возможный смертный приговор (поскольку Графтон имел турецкое гражданство) в случае, если афера раскроется. Вряд ли он мог рассчитывать на то, что мы с Чарльзом не отправимся в полицию в тот же миг, как только выйдем на свободу, но тем не менее он раскрыл передо мной – и, вероятно, также и перед моим кузеном – все карты, с пугающей откровенностью выдал нам всю информацию и обеспечил уликами. Не знаю, отдавал ли он сам себе в этом отчет, но ради спасения собственной шкуры он прикончит нас не задумываясь.

Дверь, наверное, была очень толстой. Я не услышала в коридоре никаких шагов. Дверь внезапно распахнулась, и на пороге появилась Халида с неизменным подносом в руках. Ее никто не сопровождал, и ей пришлось, удерживая поднос в одной руке, отпирать дверь другой. Поэтому я предположила, что моим тюремщикам известно, в каком состоянии я нахожусь после приема наркотиков. Халида стояла, подпирая дверь плечом, и глядела на меня с обычным своим презрением и ненавистью.

– Проснулись, значит. Вот ваша еда. И не рассчитывайте, что сумеете оттолкнуть меня и убежать, потому что единственный путь наружу ведет через задние ворота, а они теперь крепко заперты, ключа в них нет, а Хассим находится во внешнем дворе, а мужчины в дамской… то есть лединой комнате.

Я язвительно взглянула на нее:

– Если бы вы знали, как смешно это звучит по-английски.

– Quoi?[62]

– Ничего, не обращайте внимания.

Рядом с мерцающим изяществом Халиды – на ней снова было платье из зеленого шелка – я чувствовала себя уродиной. И вряд ли тот же трюк с ванной, что в прошлый раз, прошел бы снова. Я не сделала попытки встать на ноги, только смотрела, как она грациозно приближается ко мне от двери и с грохотом, от которого задребезжала фарфоровая посуда, ставит поднос на деревянный ящик.

– Халида…

– Что?

– Полагаю, вам известно, чем они, мужчины, занимаются, почему заперли меня и моего кузена?

– О да, Джон… – произнося это имя, она слегка зарделась, – все мне рассказал.

– Ваше счастье. А он сказал, каковы в этой дыре наказания за нелегальную перевозку наркотиков?

– Quoi?

– Ну, здесь, в этом грязнейшем уголке нашего грязного мира? И даже в Бейруте? Разве Джон не предупреждал, что сделает с вами полиция, с вами и с вашим братом, если раскроется, чем вы занимаетесь в Дар-Ибрагиме?

– О да, конечно, – улыбнулась девушка. – Все об этом знают. Здесь, в Ливане, все этим занимаются. Мой брат начал переправлять гашиш с гор к морю задолго до того, как сюда приехал доктор. Носильщиками гашиша могут работать только храбрые мужчины.

Нельзя было ожидать от бедняжки слишком многого. Примитивный разум видел в тяжком преступлении всего лишь проявление храбрости в ее робин-гудовском варианте. Для крестьянина гашиш означал наслаждение и деньги. И если неразумное правительство по каким-то, ему одному ведомым причинам решает запретить выращивание гашиша, значит это правительство само напрашивается на то, чтобы его обманывали. Все предельно просто. В более развитых сообществах люди с подобным складом ума полагают, что законы о налогообложении и о предельной скорости на дорогах создаются для того, чтобы их нарушать.

– Вам нечего бояться, – с презрением бросила Халида. – Думаю, они не хотят вас убивать.

– Я не боюсь. – Я постаралась как можно спокойнее встретить ее презрительный взгляд. – Но вам, Халида, есть чего бояться. Нет, послушайте, мне кажется, вы плохо понимаете, что здесь происходит, и я не уверена, что и Джон отдает себе отчет в том, в какую авантюру он впутался. Дело не только в том, что вы или ваши друзья время от времени потихоньку покуриваете или что ваш брат по дороге к морю нарвется на пару местных полицейских. Дело не в этом. Тут делается большой бизнес, и правительства всех благоразумных государств стремятся положить ему конец. Вы надеетесь сбежать с Джоном после того, как эта партия будет доставлена и он получит причитающиеся деньги? И куда же вы отправитесь? В Сирию нельзя – вас вычислят и поймают в считаные минуты. В Турцию нельзя – там за такие преступления полагается смертная казнь. То же самое относится к Ирану, к Египту, к любой другой стране. Поверьте, Халида, у вас с Джоном нет будущего. И не думайте, что он сумеет увезти вас в Англию, потому что там вас схватят в тот же миг, как только я или мой кузен откроем рот.

– Возможно, вы не скоро выйдете отсюда.

– Глупая болтовня, – сказала я. – Вы не хуже меня знаете, что с минуты на минуту дамасская полиция начнет нас разыскивать, и куда в первую очередь приведут следы, если не в Дар-Ибрагим? Доктору Графтону крупно повезет, если он вообще когда-нибудь сумеет увезти отсюда свою травку.

– Увезет, не волнуйтесь. Кажется, вы не понимаете, сколько сейчас времени и вообще какой сегодня день. Сейчас среда, скоро полночь. Караван уже идет сюда. К рассвету во дворце не останется ничего.