Опять прошел обильный, на всю ночь, дождь, до утра журчало с крыш и низвергались с крутобережья степные потоки, и после этого надолго вернулась хорошая, теплая осень. Стояли, что называется, золотые дни, озимь так и полезла наружу. Теперь можно без остатка отдаться и другим неотложным делам — зима стояла у дверей. Но как-то к концу дня Еремин, вернувшись из поездки в Бирючинскую МТС, увидел у себя на столе тускло-желтый листок телеграфного бланка, и все его радостное, несколько даже поэтичное настроение, вызванное интересными встречами и разговорами с людьми и той особой красотой осенних полей с изумрудно-розовыми всходами озимых, с лесополосами, пылающими, будто забытые в степи трактористами большие костры, мгновенно развеялось и уступило место досаде. То был вызов на очередное совещание в область. За полтора месяца Еремин уже побывал на шести совещаниях, не считая двух заседаний бюро обкома, и провел в общей сложности вне района девятнадцать дней. Девятнадцать из сорока пяти. Это в напряженнейшее время, когда подводились итоги минувшего года и закладывались основы будущего. И главное, Еремин успел уже твердо убедиться, что после одного-двух полезных совещаний, на которых произошел обмен опытом и мнениями, как быстрее и лучше претворить в жизнь решения сентябрьского Пленума ЦК, все эти затянувшиеся речи и постановления по поводу постановлений не только излишни, а прямо вредны.
Опять все тот же, только несколько освеженный последними данными доклад, тот же анекдот и те же исполненные пафоса жесты и металлический тембр в голосе у докладчика в знакомых слушателям местах. Но, что больше всего изумляло Еремина, эти жесты и пафос были, судя по всему, неподдельными. Докладчик искренне волновался, возвышал голос и жестикулировал, в четвертый или в пятый раз, на тех же самых местах того же самого доклада.
Люди, которых оторвали от их районов, колхозов, должны долгими часами сидеть и слушать почти уже наизусть выученный ими доклад о том, что нужно сделать, в то время как это давно уже все поняли и пора было делать это там, в колхозах, районах, а не убивать здесь время.
Дослушав доклад до половины — до того самого места, где приводился анекдот о директоре МТС, — и с трудом дождавшись первого перерыва, Еремин тихонько ускользнул в гостиницу, сел в машину и поехал к себе в район. Всю дорогу он почему-то оглядывался, и у него было такое чувство, что за ним гонятся. Только проехав полпути до района, он вздохнул свободнее.
Он надеялся, что его бегство с совещания пройдет незамеченным, но, как потом выяснилось, он не был исключением. Семенов заканчивал свой доклад при полупустом зале. И на следующее утро его помощник позвонил по телефону Еремину:
— Федор Лукич требует, чтобы вы дали объяснение вашей мелкобуржуазной распущенности.
— Я не совсем понимаю… — начал Еремин.
— Поймете на бюро обкома, — оборвал его помощник и повесил трубку.
Однако в обком по этому вопросу Еремина почему-то так и не вызвали. Но по иным признакам он понял, что им недовольны. К нему теперь относились явно холоднее и чаще теребили телефонными звонками и телеграммами, не упуская случая поставить в вину каждую мелочь.
Но это было все же лучше, чем присутствовать на совещаниях. Район заканчивал подготовку к зимовке, выдавали продукты на трудодни колхозникам, открылись курсы механизаторов. Еремин с облегчением думал, что пора всевозможных совещаний в области наконец безвозвратно прошла. И вот однажды помощник, взглянув на него с жалостью, опять положил на стол все тот же знакомый тускло-желтый бланк со словами: «…Ваша явка строго обязательна. Семенов». Правда, на этот раз не сообщалось, что за совещание созывалось в обкоме.
Еремин возмутился, хотел было не поехать, но потом с внезапной решимостью подумал; «Поеду». Он поедет, выйдет на трибуну этого совещания и выскажет все, что давно собирался сказать. Он скажет, что этого нельзя больше терпеть, так же нельзя, с позволения сказать, выполнять решения ЦК партии. Говорят о том, что необходимо выполнять эти решения, кажется, специально для того, чтобы самим уйти от действительного выполнения решений. Болтают о необходимости укреплять колхозный строй как будто для того, чтобы самим ничего не делать для укрепления колхозного строя.
Только уже в городе Еремин узнал, что на этот раз его вызвали не на очередное совещание, а на внеочередной пленум обкома. Недоумевая, что это значит и с чем может быть связано, он поднялся на третий этаж, в зал заседаний. И здесь он увидел выражение недоумения на лицах людей, которые, рассаживаясь по местам, пожимали плечами.
Пленум открыл Семенов. Из дверей своего кабинета он вошел в зал заседаний вместе с черноволосым мужчиной в темном костюме. Смуглое лицо его и спокойный подвижный взгляд кого-то Еремину отдаленно напомнили. Но, присматриваясь к этому человеку, он так ничего и не вспомнил. Незнакомый мужчина сел на стул в зале заседаний, а Семенов поднялся за стол президиума.