Лунные капли во флаконе

— Моя дорогая матушка, вы не представляете, что за секрет скрывают эти стены! Дом хранит страшную тайну, о которой я случайно узнала. Ведь именно там, в той комнате, которая раньше служила кабинетом, погибла первая хозяйка этого дома. Я видела это словно вживую: ее охватил огонь, и в секунду она превратилась в пылающий факел! Поверьте мне, я не вру! — сбивчиво заговорила она. — Это так ужасно, так ужасно! Она является ко мне в кошмарах! Эта комната сама по себе воплощение мрака, неужели вы не почувствовали это, когда вошли? Мои предчувствия не могут лгать! Дом проклят! Ах, прошу вас, заприте комнату и не заходите туда больше. Я не могу, просто не могу этого больше выносить…

Амелия уткнулась лицом в колени миссис Черрингтон и зарыдала так отчаянно, что женщине пришлось прикрыть уши.

— Посмотри на меня, Амелия.

Она продолжала плакать — теперь уже беззвучно, — и Кейтлин осторожно взяла ее за подбородок и повернула лицом к себе.

— Ты говоришь бессмысленные вещи, и мне кажется, что это какой-то дурной сон! Я сделаю вид, что ничего не слышала. Боже мой, Амелия, на кого ты похожа!

Кейтлин неторопливо встала и посмотрела на дочь.

— Подойди сюда, — сказала она мягко.

Над каминной полкой висело небольшое круглое зеркало в тяжелой медной раме, из которого на Амелию смотрела она сама, безобразная от слез, с красными, распухшими глазами и носом, а сморщенный лоб превратил ее в старуху.

— Вытрись, — миссис Черрингтон протянула ей свой платок. — И запомни, как отвратительно ты выглядишь, когда плачешь. Слезы тебя не украшают, а лишь уродуют, и надо быть совершенной дурочкой, чтобы плакать при людях.

Амелия поспешно утерлась батистовым платком с витиевато вышитыми «КЧ» и покладисто кивнула. Ее отражение показалось ей самым уродливым, что она когда-либо видела в жизни, а уж матушка точно не заслужила того, чтобы быть свидетельницей подобной истерики.

— Твой муж не захочет с тобой даже разговаривать, увидев подобное непотребство. А истории про привидения и твои кошмары — вовсе не то, что он захочет услышать от любящей жены. Запомни это и придерживай язык! У меня же от подобных историй и вовсе голова болит.

— Вы совершенно правы, — прошептала девушка.

Кейтлин тяжело вздохнула и вновь посмотрела в зеркало — на этот раз взгляд ее едва лишь коснулся Амелии, останавливаясь на своем собственном лице. Конечно, она была уже не молода и не так прекрасна, как в двадцать лет, глаза окружила сетка мелких морщин, а уголки губ безвольно поникли, но сейчас рядом со своей юной дочерью она выглядела неплохо. Некоторое время ее взгляд скользил по зеркальной поверхности, будто пытаясь воскресить старое воспоминание из глубин памяти, затем миссис Черрингтон вернулась на диван в свое царство подушек, шалей и безмятежности.

— Моя дорогая, запомни одну вещь, — проговорила она, не глядя на нее. — Никто и никогда не будет интересоваться тем, что ты думаешь и что ты хочешь. Проявление чувств сочтется истерией, собственное мнение — дерзостью. И чем лучше ты научишься себя сдерживать, тем счастливей будет твой жизнь в браке.

— Но… разве я не могу быть искренней с человеком, которого люблю? — непонимающе спросила Амелия.

Миссис Черрингтон усмехнулась одним лишь уголком рта.

— Какая глупость, Амелия. Выкинь это из головы раз и навсегда. Ты приличная девушка, и должна всегда вести себя пристойно. Твои мысли, твои слова, твои поступки — все должно соответствовать твоему положению, а такая дама, как ты — хорошего происхождения и образования — никогда не позволит себе выражать чувства подобным образом. И, пожалуйста, никогда больше не плачь на людях — ты становишься похожа на лягушку.

Амелия поспешно закивала, все еще сжимая в кулаке носовой платок, мокрый от слез.

— А теперь иди в свою комнату и успокойся. Только из любви к тебе я не скажу отцу о том, что ты напридумывала. Надо же, дом проклят…

В расстроенных чувствах девушка поспешила прочь, ругая себя за глупое поведение. Вслед ей раздался звон серебряного колокольчика миссис Черрингтон и шумные шаги Мэри.

* * *

Амелия сидела за туалетным столиком и медленно перебирала лежащие перед ней предметы. Жесткую щетку для волос она положила на самый край, потом подвинула поближе; повертела в руках гребень из слоновой кости, такой ажурный и изящный, что совершенно не подходил к ее нарядам и ни разу еще не надевался. Его она положила в шкатулку к другим своим немногочисленным драгоценностям: хризолитовым сережкам прабабушки, подаренным ей на конфирмацию, золотой броши с мелкой россыпью бриллиантов — слишком роскошной, чтобы даже смотреть на нее — жемчужно-рубиновому гарнитуру, ее приданому. Ни одну из этих вещей Амелия еще никогда не носила. Она мечтала, как будет сиять на своем первом балу в этих драгоценностях, но ее дебют все откладывался — сначала из-за болезни матери, потом из-за переезда… Теперь же, если она и посетит лондонский сезон, то скорее всего уже как замужняя дама.