Лунные горы

Даже при замедленной киносъемке кадры быстро проходят перед глазами и исчезают. Кампала скрылась за холмами, и снова я всматриваюсь в зеленый излом стекла под матовой поверхностью неба. Зарядами идут дожди. Просветы между ними коротки, а, пока тучи энергично набирают сил, вдоль красно-коричневого шоссе бурлят красновато-желтые ручьи. Невысокий, то редкий, то густой лес чередуется с воздушными зарослями папируса, от которых тянет гнилью, и с зарослями высоченного тростника. Мелькают плантации маниока, бананов, хлопчатника. И мелькают маленькие городки с одноэтажными домиками и многочисленными крохотными лавками: Лувера, Какоджа, Накасонгола с католической церковью. В этих провинциальных городишках лавки чаще всего принадлежат не индийцам, а африканцам: наверное, торговля здесь не очень прибыльная.

В дождь на болоте увидели в первый и последний раз двух венценосных журавлей — они приплясывали друг возле друга, взмахивая крыльями, и золотые хохолки их, несмотря на дождь, задорно торчали… Венценосный журавль хоть и считается широко распространенной птицей, но встречается, как видно, не часто. Впрочем, и нашего серого журавля не так просто разглядеть в весеннем небе; в дни моего детства журавлиные стаи еще пролетали над Москвой, и крик их, подобно легким металлическим кольцам, падал на столичные улицы… Теперь журавли обходят город стороной и едва ли повстречаешь их ближе, чем за сотню километров от столицы…

Совсем незаметно пересекли мы рубеж между двумя (теперь бывшими) королевствами Буганда и Буньоро. Здесь живут уже не баганда, а баньоро, здесь правит не кабака, а мукама и советы ему подают не члены лукико, а члены рукурато…

За рекою Кафу ничего внешне не меняется — такие же перелески, такие же плантации и деревни и те же одиночные, но часто встречающиеся огромные деревья, которые на луганде называются чирикита, а по-латыни — эритрия абиссинская: на голых безлистных ветках торчат красные цветы, похожие на нераспустившиеся свечи каштанов. Дэвид говорит, что под чирикитой баганда хоронят собак, но, с чем связан этот обычай, он и сам не знает.

Несмотря на дождь, на дороге оживленно, но не за счет машин: катят велосипедисты, идут по обочинам женщины с ношами на голове.

Конечный пункт нашего сегодняшнего переезда — Масинди, небольшой городок с несколькими улицами, с одноэтажными домами, крыши которых переходят в навесы, а под навесами трудятся ремесленники… Если кому-нибудь из моих читателей приходилось бывать в Нукусе, столице Каракалпакской АССР, то, Наверное, и ему запомнилась своеобразная деталь в жизни города: в Нукусе огромное количество маленьких мастерских по ремонту обуви, они встречаются буквально на каждом шагу, и создается впечатление, что обувь прямо-таки горит на ногах у нукусийцев… А в провинциальных африканских городишках, в Масинди в том числе, поражает обилие портных: согнувшись над швейной машинкой, они трудятся чуть ли не под каждым навесом…

Город — зеленый, тихий; по окраинам — белые виллы среди густой зелени. Бегают по улицам маленькие, светлой масти собаки с круглыми выпуклыми глазами.

Мы остановились в отеле «Масинди» и едва разложили вещи в номере, как послышались мелодичные звуки: наигрывая на струнном музыкальном инструменте пэро, слуга таким симпатичным образом приглашал постояльцев к столу.

У меня сложилось впечатление, что в Масинди миниатюрно все, кроме деревьев и храмов.

Деревья — огромные, раскидистые, с черно-зеленой от сырости и водорослей корой; в дуплах, в трещинах сидят похожие на лопухи папоротники эпифиты из рода платицериум, свешивая вниз бесчисленные тонюсенькие ножки-корешки.

Храмы — католический, мусульманский, протестантский — кажутся старыми, как деревья, хотя им едва ли больше пятидесяти лет. При храмах — миссионерские школы.

На каменных ступенях католической церкви нас встретил патер, руководитель школы. Это был невысокий, с ритуальными насечками на висках африканец, одетый в желтоватую сутану, перепоясанную широким черным поясом.

Нам не пришлось объяснять ему, что такое Советский Союз. Патер не стал ждать наших вопросов и ни о чем не спрашивал сам. Патер утверждал, подозрительно разглядывая нас. Утверждал, что в Советском Союзе не учат детей закону божьему, что у нас преследуются верующие и закрыты все церкви, что все мы поголовно коммунисты и атеисты, и патеру все это очень не нравилось. Наши поправки и уточнения он воспринимал недоверчиво, никак не реагируя на них.

И только когда мы, извинившись за беспокойство, собрались уходить, суровый патер неожиданно спросил:

— Нет ли среди вас космонавтов?

Нам пришлось разочаровать его…