Лунные горы

В 1931 году северородезийское правительство поручило экспертам-градостроителям найти место для административного центра колонии, и они остановились на Лусаке, причем подвигло их на это решение три обстоятельства: центральное положение города, большие запасы воды и хороший климат (Лусака находится на высоте примерно 1300 метров над уровнем моря).

В мае 1935 года Лусаку официально провозгласили административным центром Северной Родезии, а теперь это столица Республики Замбии с быстро растущим населением: в 1951 году в Лусаке жило немногим более тридцати тысяч человек, а теперь уже около ста сорока.

На следующий день нас немного повозили по городу в огромном автобусе, в котором группа наша просто затерялась, причем возили главным образом по центральной улице Каиро-роуд, где сосредоточены все крупнейшие магазины.

Нас завезли на гончарную фабрику, принадлежащую некоему мистеру Депремо — весьма любезному фабриканту, который сам показывал нам, как глина превращается в чашки и тарелки.

Мы побывали в так называемом ботаническом саду в окрестностях Лусаки. Я написал «так называемом» потому, что у нас с ботаническими садами связано представление о хотя бы минимальной их научной организованности. В Лусаке же все было иначе. Просто странствовал по свету совершенно одинокий, не имеющий ни семьи, ни родственников моряк, и больше всего в жизни мечтал моряк расстаться с морем, приобрести клочок земли и высадить там диковинные растения, которые видел он в разных странах мира… Он не обходил портовые кабаки, но он и не оставлял в них все свои заработки: он еще приобретал семена диковинных растений.

И моряк — сейчас это невысокий, плотный, совершенно седой, с красно-кирпичным лицом человек — осел в Северной Родезии, в нынешней Замбии, и вырастил сад, не ботанический в точном смысле слова, конечно: просто красиво, с красивыми деревьями разбил парк с ручьями и прудами, с полянами и тенистыми уголками.

Тем моряк и живет. У него по-прежнему нет ни семьи, ни близких, и он с грустью говорил нам о своей тревоге: кто знает, что случится с его садом, когда и для него наступит неизбежный для всех конец…

Вечером мы сидели у пруда, замкнутого в каре жилых и служебных строений «Риджуэй-отеля». Легкие шелестящие фонтаны ниспадали в черный пруд, на поверхности которого чуть покачивались глянцевые листья кувшинок. Некие экзотические рыбки, выставляя из воды носы, звонко чмокали губами, словно посылая воздушный поцелуй, и снова исчезали в темной глубине.

Мы тянули холодное пиво, не спеша обсуждая предстоящий маршрут: самолетом до города Ливингстона, а там — река Замбези и там — величайший в Африке водопад Виктория…

Я уже признавался, что не люблю предвосхищать события и стараюсь не читать заранее книг о тех местах, куда еду. Но что водопад Виктория стал известен благодаря Ливингстону, я, конечно, знал и перед отъездом посмотрел, как он его описывает.

Прежде всего Ливингстон приводит его туземные названия. Древнее название, по свидетельству путешественника, звучит как Сеонго или Чонгуэ, что означает «Радуга» или «Место радуги». Но ко времени приезда на водопад Ливингстона за ним закрепилось название Моей оа Тунья, что переводится с языка племени накололо как «Гремящий дым» — образное название, не правда ли? Далее Ливингстон признается, что «пытаться описать его (водопад. — И. З.) словами — безнадежное занятие». И еще одно признание: «Моей оа Тунья так необыкновенен, что всегда должен казаться чудом».

Не уверен, что всех моих товарищей так уж волновала завтрашняя встреча с чудом, но разговор, повторяю, лениво кружил вокруг него, когда к столику нашему подошли два человека. Один — высокий блондин в шортах со сдвинутыми на лоб черными очками; другой — невысокий, сильно прихрамывающий мужчина с седым ежиком волос.

— Товарищи, мы вам не помешаем? — спросил высокий, с черными очками на лбу. — Разрешите представиться. Я — Гелий Шахов, корреспондент Всесоюзного радио по Восточной Африке. А это, — Гелий Шахов показал на своего спутника, — мой большой друг, глава венгерского торгпредства в Кении… Мартон Ваш, прошу любить и жаловать.

— Гелий… Но может быть, вы скажете отчество?

— Как ни странно, Алексеевич. Но лучше просто Гелий.

Через несколько минут мы выяснили, что Гелий Шахов — ближайший приятель Дунаева, с которым я так славно путешествовал по Кении и Уганде, и вообще, как это обычно бывает в среде пишущей братии, сразу же у всех нашлись общие знакомые.

— Что закажем? — деловито спросил Гелий Шахов.

— На ваш вкус…

Мартон Ваш свободно, хотя и с некоторым акцентом, говорил по-русски, и, пока официант выполнял заказ, Шахов тихо, почти на ухо, мне рассказал его историю.

Мартон Ваш — сын старого венгерского революционера, эмигрировавшего в Советский Союз.

В Советском Союзе он и вырос, а когда началась война — ушел на фронт. Он выполнял ответственнейшие задания советского командования, неоднократно был тяжело ранен и вообще чудом остался жив.

— Иногда по праздникам он надевает регалии, — уже совсем шепотом сказал Гелий Шахов. — Вы знаете, у него вся грудь в орденах.