Лунные горы

Вскоре после получения Малави независимости Шире решено было укротить (быть может, непосредственным толчком к этому послужила гибель парома с большим количеством людей), и началось строительство барража.

Мы специально останавливались там, и я хорошо помню хмуро-напористую Шире выше барража и светло-успокоенную, с песчаными отмелями, каменистыми островками, пучками тростника и неизменными рыболовами — помню тихую Шире ниже по течению.

Картина в общем была мирная: стоял сухой сезон, прочие мелкие речки пересохли (в их желтых руслах малавийцы выкапывали глубокие колодцы) и Шире тоже вела себя скромно.

Но барраж позволил не только зарегулировать верховье Шире: он позволил начать активное строительство гидростанции на водопадах Нкула.

На Шире немало водопадов: есть водопады Ливингстона, есть водопады Мёрчисона (здесь они так названы Ливингстоном), но Нкула-фолс оказался наиболее удобным для строительства, и туда мы сейчас стремительно катили по грунтовой неулучшенной дороге.

От Блантайра до Нкула-фолса — тридцать семь километров; они пролегли по лесной, слабо заселенной для Малави саванне. Дело к вечеру, и шоссе то и дело перегораживают стада коров, возвращающихся с пастбищ. Илюша нервничает, но ничего не поделаешь — коровы дорогу не уступают и не ускоряют шага даже тогда, когда пастухи начинают молотить их длинными крепкими палками.

Вторая машина, которая сначала была впереди (в ней ехали мистер Калиати, Михайлова и Победоносцев), отстала, свернув зачем-то в сторону у самого Блантайра, и мы в одиночку подкатили к Нкула-фолсу.

У Нкула-фолса — серые мучнистые дороги. Объявление, или предупреждение, для шоферов: «Просим ехать медленно — пыль!» Минуем небольшие служебные постройки и оказываемся у котлована с одной стороны и у гигантских спускающихся труб — с другой. Трубы — они розоватого оттенка потому, наверное, что солнце уже заходит, — упираются в вертикально обрывающееся здание ГЭС, и выше по горе, над трубами, поднимается серая водонапорная башня.

Первое впечатление такое, что и трехколенчатые трубы, и кирпичное здание ГЭС, и водонапорная башня никакого отношения к реке Шире не имеют. Шире — далеко внизу, и долина ее завалена гнейсовыми глыбами. Воды мало.

— Перекрыт барраж, — догадывается Липец.

Вероятно. И все равно по нашей терминологии это не водопады, а пороги: уступов нет, просто резко наклоняется к югу, в сторону Замбези, русло и вода бурлит на перекатах.

Наконец появляется вторая машина. Уже темнеет, мы спешим фотографировать, а мистер Калиати куда-то исчезает и вскоре появляется с инженером-французом, одним из руководителей строительства.

Инженер любезно соглашается показать нам строительство, но просит сначала надеть шахтерские каски. Мы, естественно, соглашаемся, и инженер, освещая нам дорогу сильным ручным фонарем, уводит нас в глубь тоннелей, попутно объясняя схему гидростанции.

Оказывается, на протяжении ближайших двух с половиной миль река Шире, образуя пороги, падает на 160 футов. Именно этой ее особенностью и воспользовались гидростроители: выше по течению, прямо от русла Шире, они пробили сквозь гнейсовый холм отводные трубы под совсем небольшим углом наклона; на противоположной стороне холма, выйдя на другой край излучины Шире, выходные отверстия труб (излучина сократила их длину до трех четвертей мили) оказались на большой высоте над долиной Шире. Если перевести все в более привычную метрическую систему, то получалось, что, пройдя по трубам, вода потом низвергалась в Шире с высоты примерно в пятьдесят метров и всей своей массой обрушивалась на турбины. Инженер сказал нам, что по отводным трубам будет проходить в среднем двадцать пять процентов годового стока Шире.

Беседа наша состоялась в самом начале тоннелей (их диаметр тринадцать футов), которые здесь, из-за того что выветривание раздробило гнейсы, были взяты в металлическую оправу и дополнительно укреплены металлическими крестовинами. Ста футами дальше металлическая оправа сменилась бетонной (в этой части тоннель имел форму лошадиной подковы), а потом строители доверились прочности самих гнейсов.

Инженер посветил нам на гнейсы: они были серыми, с белыми прослоями.

По дну тоннеля, по узкоколейке, катила вагонетка с мотовозом. Пахло сырым цементом. По бортам тоннеля тянулись черные провода с редкими незащищенными лампочками.

Из тоннеля мы вышли в ночь, еще светлеющую на западе тепло-лиловым светом. Желтая лодочка месяца покачивалась над тускнеющим заревом, и сияла яркая звезда. Чернели холмы с черными силуэтами деревьев. Звенели цикады, и гудели моторы. Пылали трубки дневного света.

— Гнейсы из тоннеля идут на дробилку, а затем — в бетон, — сказал нам инженер.

— Когда вступит в строй первая очередь? — спросил Липец.

— По плану — в мае следующего года. К Блантай-ру уже протянута линия электропередач.

Инженер принес с собой какие-то проспекты, но в последний момент не решился подарить их нам, а мы постеснялись попросить их.

Мы попрощались с инженером, и машины наши, как сани под горку, нырнули в темноту.

Мы мчались теперь по черной дороге сквозь черную саванну.