Луначарский

— Да, она, несомненно, произойдет к концу войны.

— Рождаются новая Европа и новое человечество.

Сознание Луначарского вернулось из прошлого в настоящее: все, о чем они тогда говорили, оказалось правдой. С тех пор прошло полтора десятилетия. Анатолий Васильевич решил: писатель мог забыть этот разговор; надо будет напомнить ему об этой давней беседе.

Они въехали в городок Вильнёв, похожий на большую деревню. Через два часа тряски по живописной дороге автомобиль въехал в ворота виллы «Ольга», гостеприимно открытые самим хозяином. После дружеских рукопожатий Луначарский сказал:

— Я убежден, что, несмотря на долгое отсутствие общения, мы не только не сделались дальше друг от друга, но, наоборот, чрезвычайно сблизились. На наше сближение работала сама история.

Ответ Роллана был не менее любезен:

— Ваши письма всегда были столь выразительны, содержательны и доверительны, что у меня нет ощущения долгой разлуки.

В новой реплике Луначарский внес в разговор политический акцент:

— А меня с вами сближали не только ваши теплые письма, но и ваша активная и дружественная деятельность последних лет. Вы оказались по отношению к советской культуре истинным другом и доброжелателем.

Хозяин захотел показать гостю сад, и они отправились на небольшую прогулку.

— Как жаль, что нашу природу вы не увидели в яркий летний день.

— И в серый день Вильнёв очарователен, вполне можно понять, почему этот уголок вы выбрали для жительства. Сама природа здесь оберегает человека от излишней траты сил.

Они вошли в дом, и хозяин предложил сразу пройти к столу подкрепиться. За обедом Луначарский сказал:

— Ваши последние работы о Бетховене, Гёте, Эмпедокле, Спинозе — свидетельство широты ваших интересов. Эти книги в сумме с вашими прежними биографическими работами и трудами по истории музыки дали мне достаточное основание выдвинуть вас кандидатом в почетные члены нашей Всесоюзной академии наук.

— Меня никто об этом официально не уведомлял.

— Это оплошность президиума академии. Тем более приятно мне вас поздравить. Вы были очень хорошо избраны.

Луначарский поднял рюмку и сказал:

— Я хотел бы выпить за почетного академика, выдающегося французского писателя Ромена Роллана.

— Благодарю вас и за добрую весть, и за доброжелательную инициативу и прошу передать мою благодарность Академии наук.

— Разработкой тончайших вопросов культуры человечества и борьбой за ростки его будущего вы заслужили огромное уважение в нашей стране. Вы всегда сочувствовали революции и социализму. Это знают и ценят и наш народ, и наше правительство. Препятствием к более полному сближению долгое время был ваш пацифизм несколько толстовского духа. Однако ныне…

— …ныне я осознал, что реакция наступает и что ужасы войны могут быть обрушены на человечество. Ныне я осознал, что в борьбе с войной и реакцией нельзя отрицать насилие как повивальную бабку истории.

Хозяин и гость расположились на открытой террасе в плетеных креслах. Лицо Ромена Роллана стало строгим и преисполненным воли, взгляд — пристальным.

— Конференция по разоружению в Женеве — это же спектакль для доверчивых обывателей. Миром правят жестокие и бессовестные, циничные и хищнические интересы, которые в конечном счете повелевают правительствами и определяют их политику. Естественным выходом из кризиса для буржуазного мира будет развязывание войны. СССР может стать объектом нападения. Я с большой тревогой смотрю на события, развивающиеся сейчас на Дальнем Востоке. Я хочу рассказать вам об одной очень важной идее Анри Барбюса. Он предлагает созвать в Швейцарии всемирный конгресс борьбы против войны. На конгрессе должны быть представлены лучшие умы передового человечества — писатели, художники, ученые, деятели культуры, а также представители рабочих организаций. Необходим «сторожевой крик» по поводу опасности текущего момента.

— Это плодотворная инициатива. Важно было бы, чтобы в такой конференции приняли участие представители тех профсоюзов, которые ближе всего соприкасаются с войной: профсоюзы металлургов, химиков, грузчиков…

Про себя Луначарский подумал: «Хорошо, когда крупнейшие люди эпохи, пусть издали, но все же верною стезей приходят к актуальным идеям своего времени». Вслух же произнес:

— Вашу драму «Настанет время» хотела бы поставить Театральная студия под руководством Юрия Завадского. Однако пьеса требует некоторой коррекции в соответствии с духом нашей культурно-идеологической ситуации.

— Я хорошо понимаю, — ответил Роллан, — что действующие лица, окраска сюжета и стиль слишком пацифистско-квакерские и слишком библейские для современной Москвы. Это не так-то легко изменить. Так что постановку осуществить вряд ли возможно.

Луначарский возразил:

— Лицемерие «цивилизации» и другие проблемы этой пьесы актуальны. При некоторой «переоркестровке» пьеса будет очень важна для нашего театрального репертуара.

— К несчастью, у меня нет времени написать заново пьесу. Моя работоспособность ослаблена болезнью. Меня едва хватает для работы над окончанием цикла романов «Очарованная душа» и на постоянные выступления против фашизма.