Луначарский

Настоятель расположенной на Захарьевской улице Петрограда церкви Захария и Елизаветы отец Александр Введенский серьезно обдумал сложившуюся ситуацию. Патриарх Тихон вот уже пять лет находился в жестокой конфронтации с властями, а теперь еще обострились его отношения с целым слоем верующих… Человек неглупый, образованный, сочетавший в своем характере жизнелюбие и честолюбие, отец Александр решился на ослушание. Вопреки наставлению патриарха настоятель церкви Захария и Елизаветы во время вечерней службы в присутствии прихожан велел служкам принести всю серебряную и золотую утварь своего храма. Когда всё было принесено и сложено у иконостаса, отец Александр снял с шеи массивный золотой крест и положил его поверх высокого холмика драгоценностей. Черные цыганские глаза Введенского загорелись восторженным огнем, и хорошо поставленным басистым голосом он прочел проповедь, в которой объявил о том, что все эти драгоценности он жертвует в фонд помощи голодающим. Тихий и таинственный мир духовенства был оглушен громким скандалом.

Патриарх Тихон лишил отца Александра священства. Однако настоятель храма не подчинился высшему церковному иерарху, не сложил с себя сана, а пошел на раскол. Отец Александр организовал свою особую церковь, отделившуюся от православной. Эту новую церковь Введенский назвал Живой и стал в ней митрополитом. В Живой Церкви были произведены кардинальные реформы: введено богослужение на русском языке вместо церковнославянского, отменено безбрачие монашества и всего черного духовенства. Религия открыто сплелась с политикой и в проповедях Введенский провозглашал единство целей христианства и большевизма и призывал верующих поддерживать советскую власть. Проповеди нового митрополита наполнились светскими именами Шопенгауэра, Дарвина, Маркса. А недавно умерший Блок даже был причислен к лику святых, и его увеличенная фотография работы М. С. Наппельбаума была помещена среди икон в иконостасе церкви Захария и Елизаветы.

У Живой Церкви оказалось немало сторонников и последователей. Суховатая, высокая обрусевшая немка, принявшая во время Первой мировой войны православие, и ее дочь Татьяна стали истовыми поклонницами Живой Церкви и особенно поклонницами ее основателя и митрополита. Мать и дочь не пропускали ни одной службы. Татьяна всякий раз во время службы становилась в первый ряд прихожан как можно ближе к алтарю. Нередко она находила повод остаться в храме и после службы, чтобы получить личное благословение или уточнить оставшееся неясным место в проповеди. Тане было восемнадцать лет, она была недурна собой, в меру скромна, в меру настойчива. На исповеди она призналась, что влюблена в своего духовного наставника. Это ничем иным кончиться не могло: вскоре Таня стала женой Александра Введенского. Благо не пришлось нарушать церковный устав: Введенский в уставе своей Живой Церкви предусмотрительно разрешил и белому, и черному духовенству брачные отношения.

В 1928–1929 годах Луначарский проводит цикл дискуссий на темы: «Христианство и коммунизм», «Есть ли бог?» и другие. В один из дней в Колонном зале Дома союзов — диспут Луначарского и Введенского по проблемам происхождения человека и социальной роли религии. Таня, теперь уже Введенская, и ее мать заняли места в первом ряду наполнявшегося народом зала. Высокая, аскетически сухопарая старуха и молодая женщина с миловидным, чуть-чуть капризным лицом, вызывали недоброжелательное любопытство. Мать и дочь выжидательно оглядывали публику, отыскивая в зале возможных союзников в предстоящем диспуте. Вскоре зал не только наполнился, но и переполнился публикой.

Наконец из боковой двери показался высокий полноватый мужчина с небольшой бородкой, в пенсне. Публика узнала в этом человеке Луначарского. Быстрой, немного суетливой походкой он прошел к длинному столу президиума, стоявшему на сцене. Вслед за Луначарским спокойно и величественно прошествовал рослый и стройный мужчина цыганского обличья с черной окладистой бородой, красиво лежащей на его груди поверх коричневой рясы. Это был митрополит Живой Церкви, профессор богословия Александр Введенский. На его груди висел тяжелый золотой крест на массивной цепи и панагия, миниатюрная икона, украшенная золотом, эмалью и драгоценными камнями.

Введенский намного переживет Луначарского и позже, во время Великой Отечественной войны, отдаст эту панагию в Фонд обороны.

Введенский сел в кресло, вынул золотые часы, посмотрел на время и покачал головой: начало диспута задерживалось уже на восемнадцать минут. Зал был переполнен, сиял красный бархат кресел, ярко горели люстры, и их свет отражался в беломраморных колоннах. Аудитория нервно гудела. Завидев Луначарского и Введенского, все успокоились, раздались хлопки, потом воцарилась тишина — и диспут начался…

Первым выступил Луначарский и развил тезис: религия — опиум для народа. Целой системой исторических примеров и ссылок Анатолий Васильевич показал, как церковь стремится закрепить рабское сознание у народа.

Введенский ответил: