Луна на дне пруда

– Ты сначала продай свою нынешнюю. Ладно, продашь, куда денешься. Но, Лис, черт побери, это же четверть миллиарда долларов!

– Пока всего одна пятая… Думаешь, продешевил?

– ☺ ☺ ☺

– Раз ты, Васёк, эмоджи рассылать стала, то дело труба. Ха-ха-ха! Отличный каламбур?

– Ладно, теперь я тебе говорю: «ТЕБЕ ПОРА, Лис!» Хорошего полета. Все бы дала, чтобы встретить тебя в Шанхае…

– Васёк, а ты, случаем, не сюрприз мне готовишь? Зная тебя, можно предположить, что ты только вид делаешь, что строчишь из Москвы, а сама торчишь в кафе в шанхайском аэропорту.

– ПУСТЬ ЭТО СТАНЕТ ДЛЯ ТЕБЯ СЮРПРИЗОМ, Лис. Ладно, иди на посадку.

– Слушаю и повинуюсь. Что бы я без тебя только делал. Пока, Васёк! Хороших снов!

– И тебе тоже, Лис! Хотя знаю, что будешь строчить на своем ноутбуке. Плавного взлета в Куала-Лумпур и мягкой посадки в Шанхае.

– ☺ ☺ ☺

– Пока, Лис!!!

Последнее сообщение Лис так и не прочитал: Васса, прислонившись спиной к взбитой подушке, все смотрела на две серые галочки, которые упорно не желали становиться синими.

Может быть, все-таки прочтет?

Лиса она знала целую вечность – ну, или во всяком случае, половину таковой. Лис, который был только для нее Лис – и только для нее и ни для кого-то другого. Даже родители звали его Илей, коллеги – Елец, а остальные восторгались его столь редким даже сейчас, когда дети получали самые невероятные прозвища, именем Елисей.

Елисей Петрович Лукин!

Да, для кого-то на родине уже Елисей Петрович, а за границей, где язык общения, в особенности в компьютерной сфере, был английский, точнее, американский его вариант, а если еще точнее, сленг, принятый в Кремниевой долине, Элайджа.

Наверное, их свели, бросив друг на друга так, что они практически превратились в одно целое, именно их имена – их столь редкие имена.

Потому что так же, как только он для нее был Лис, так и она была только для него Васёк. Родители нарекли ее Вассой (ну, был отец тогда, когда она родилась, помешан на фильме по пьесе Горького с Инной Чуриковой – ну назвали бы тогда Инной!), но обращались к ней «Ася» или «Асечка».

Отчего же так в свидетельство о рождении и не внесли?

Имя свое она ненавидела, а больше всего терпеть не могла, когда ее дразнили Васей.

А ведь дразнили. И она даже дралась из-за этого с мальчишками. И зачастую одерживала верх – уже тогда она умела постоять за себя.

После начальной школы уже никто не рисковал называть ее Васей. А вот Лис сразу начал звать ее Васёк.

…Помнится, когда она спросила, что это ему в голову пришло, он со смехом ответил:

– Ну, так ты ведь Трубачёва, не так ли? «Васёк Трубачёв и его товарищи» – что, никогда не слышала?

Нет, не слышала, но потом посмотрела в интернете – какой-то жутко патриотический роман сталинской эпохи о настоящих пионерах и их пионерских подвигах. Лис, в отличие от нее, был жутко начитанным – когда вот только время на это находил?

И ради хохмы она и разместила на своей аватарке во всех социальных сетях пионерский горн – тот, кому надо, поймет ассоциативный ряд.

Кажется, допер только Лис, а остальные или донимали вопросами, почему «эта труба», или вообще ничего по этому поводу не замечали.

Ну, если она была для него Васёк, то он стал для нее Лисом – а потом на его аватарке и возник этот черно-белый, сцепившийся в почти идеальный круг хвостатый красавец, нарисованный, как узнала от Лиса позднее Васса, в первой половине двадцатого века крайне популярным, а потом надежно забытым художником, специализировавшимся на животных и растениях, Охара Косон.

Лис никогда не задавался – он просто жил своей жизнью. Был вот такой, хотя многие считали его жутко заносчивым. Еще бы, тридцати нет, а уже и в Кремниевой долине поработать успел, и в «Гугле» вкалывал, потому один за другим стартапы основал, два из которых разорились, а третий сработал (хотя прибыли почти и не принес, но зато помог обрести доступ в нужные сферы).

Все считали их любовниками и были уверены, что они пара. А они не только не спали вместе, они даже поцеловались всего один раз.

И никто не понимал, что их объединяет большее – большее, чем вожделение. Большее даже, чем любовь.

Одна душа на двоих.