Луна и солнце

На закате лакей почтительно унес портрет короля; открытый шатер опустел. Мари-Жозеф завершила последнюю зарисовку органов размножения водяного, вырезанных из мохнатой мошонки, которая защищала их в теле твари. Извлеченные, они напоминали гениталии мраморных статуй, праздно стоящих на постаментах в садах Версаля.

Ив ушел описывать ход вскрытия, поручив Мари-Жозеф закрыть тело саваном, проследить за тем, чтобы слуги поменяли на нем лед и опилки, и покормить живую русалку.

Оставшись одна, Мари-Жозеф отперла клетку и выудила сачком рыбу. Алые лучи заходящего солнца позолотили и без того сияющего Аполлона и его коней.

— Русалка!

Солнце опустилось за горизонт, воцарились неяркие, приглушенные сумерки. В тишине появился слуга, зажег свечи и удалился. Пламя затрепетало под сырым ветром, стенки шатра заколыхались. Мари-Жозеф поежилась. Вокруг шатра засуетились стражники, спешно опуская поднятый для прохода полог. Ветер стих.

Русалка свистнула.

Мари-Жозеф поводила под водой сачком с рыбкой.

— Русалка! Смотри, рыбка!

По поверхности фонтана пронеслась рябь.

Внезапно Мари-Жозеф ощутила тепло менструальной крови, хлынувшей между ее ног; натертую полотенцем воспаленную кожу защипало.

С уст ее сорвалось ругательство, которое еще совсем недавно, какой-нибудь месяц тому назад, она не могла и вообразить. Даже предсказывая неприятности, Оделетт, как всегда, оказалась права. В нетерпении, желая поскорей избавиться от надоевшего полотенца, Мари-Жозеф совершила глупость.

«Сейчас быстренько покормлю русалку и кинусь назад по холму, домой, — решила Мари-Жозеф. — И буду умолять Оделетт меня простить, если запачкаю нижнюю юбку. А уж верхнюю-то я ни за что не могу испачкать, это будет катастрофа! Бедняжка Оделетт и так отчаялась спасти серебристую нижнюю юбку, а я могу еще добавить ей работы!»

Русалка вынырнула на поверхность. Мари-Жозеф погладила ее по голове. Русалка пронзительно вскрикнула и, подняв сноп брызг, сделала заднее сальто.

Мари-Жозеф покачала над водой отчаянно извивающейся рыбкой, пытаясь успокоить непонятно чего испугавшуюся русалку.

— Тише, русалка, все хорошо.

Русалка, казалось, замерла под водой, только ее глаза и лоб виднелись на поверхности. Мари-Жозеф заметила, как она раздувает и сужает ноздри. Волосы клубились вокруг ее плеч. Мари-Жозеф склонилась над водой, пытаясь разглядеть, что так напугало русалку.

Русалка громко фыркнула. Ее нос и рот окружило облако пузырьков. Она отплыла было, но потом застонала, вздохнула и вернулась к ступеням, неуверенно приближаясь к Мари-Жозеф, стараясь то ли что-то спросить своей песней, то ли в чем-то утешить.

Русалка достала рыбку из сачка, но не стала есть, а выпустила в фонтан. Она взяла ладонь Мари-Жозеф своими перепончатыми пальцами.

Мари-Жозеф замерла. Русалка опустила лицо к самой ее руке. Мари-Жозеф задрожала, опасаясь, что русалка ее укусит, и моля Бога, чтобы этого не произошло. Теплые губы русалки коснулись ее кожи. Морская тварь высунула язык и лизнула суставы пальцев Мари-Жозеф.

Мари-Жозеф с облегчением рассмеялась.

— Ты прямо как мой старый пони, — сказала она русалке. — Тот тоже слизывал соль с моей кожи!

Скармливая русалке рыбку за рыбкой, лаская ее, Мари-Жозеф незаметно и дальше приучала ее к своим рукам, к своему голосу.

— Скажи «русалка», — попросила Мари-Жозеф, протягивая ей рыбку.

— Рррыба, — откликнулась русалка.

Сначала она как попугай повторяла за Мари-Жозеф слово «рыба», но постепенно это подобие речи переросло в песню, где стройная мелодия чередовалась с посвистыванием. В два приема она быстро заглотила рыбу.

— Скажи «Мари-Жозеф».

— Рррыба!

— Скажи «его величество оказывает мне честь», — безрассудно предложила Мари-Жозеф и, досадливо поморщившись, бросила рыбку в бассейн. Окончательно потеряв надежду научить свою подопечную новым словам, Мари-Жозеф запела, отвечая русалке.

Русалка умолкла и воззрилась на нее.

Мари-Жозеф продолжала напевать пьесу, которую исполняла для его величества.

Русалка подплыла ближе и принялась выводить экзотическую, завораживающую, ни на что не похожую контртему, нарушающую все правила композиции.

По щекам у Мари-Жозеф заструились слезы.

«Мне не о чем горевать, — размышляла она. — Почему же я плачу? Просто потому, что пришли месячные?..»

Она смахнула слезы тыльной стороной ладони.

«Но прежде я никогда не страдала плаксивостью во время месячных, только злилась из-за того, что приходится терпеть неудобства, когда мне говорили: „Того нельзя, этого нельзя“».

Русалка взяла ее за руку. Услышав шаги, Мари-Жозеф покачала сачком за спиной, надеясь, что стражник сообразит положить туда рыбы.

Она пела не умолкая, а русалка расцвечивала ее мелодию музыкальными украшениями.

Сачок взяли из ее руки и вернули полным. Русалка, видимо, заметила вкусный кусочек, потому что умолкла, приняла награду и нырнула, изящно держа рыбу в когтях.

— Благодарю вас, сударь.

Мари-Жозеф чуть было не столкнулась с графом Люсьеном, который, как оказалось, стоял за ее спиной на краю фонтана.

— Ваша песня была невыразимо прекрасна.