Луна и солнце

Зеваки ахнули и стали перешептываться в страхе, удивлении и отвращении. Испуганная русалка снова нырнула в глубину. Мари-Жозеф надеялась, что со временем научит русалку не бояться шума. Его величество явно пожелает снова увидеть морскую тварь и показать свою добычу другим монархам. Он захочет, чтобы русалка вела себя достойно.

— Все хорошо, русалочка, — уговаривала Мари-Жозеф. — Шум — не страшный, он вроде волн на морском берегу. Ну плыви ко мне, я тебе дам еще рыбку.

«Если я хочу, чтобы она мне доверяла, я сама должна доверять ей», — решила Мари-Жозеф.

Она опустила руку в воду. Русалка подплыла ближе, излучая тепло.

Внезапно русалка высоко выпрыгнула из воды. На ступени хлынула волна и тут же откатилась снова. Длинные спутанные волосы хлестнули русалку по обнаженным плечам и рассыпались, упав на отвисшие груди. Бледно-зеленая прядь смешно встопорщилась надо лбом.

Зеваки ахнули, завопили и зааплодировали. Мушкетер, грохоча сапогами по деревянному помосту, кинулся к ним, готовый отогнать или утихомирить толпу: нарушать покой королевских садов строго воспрещалось. Однако любопытные, вместо того чтобы броситься в бегство, стали теснее прижиматься к решетке, очарованные, поглощенные необыкновенным зрелищем. Счастливчики заглядывали сквозь прутья, остальные становились на цыпочки, пытаясь что-то рассмотреть из-за их спины.

Русалка снова ушла под воду. Мари-Жозеф погладила ее по голове, и русалка не огрызнулась. Девушка не глядя протянула за спину свободную руку, и мушкетер вручил ей сачок с рыбой. Она опустила сачок с беспокойно бьющейся рыбой в фонтан. Русалка потеребила его, но не смогла извлечь рыбу.

Мари-Жозеф осторожно распутала ячеистую ткань, достала рыбу и протянула ее русалке. Та в два присеста проглотила рыбу и стала оглядываться в поисках добавки. Мари-Жозеф одну за другой скармливала ей рыбок, подманивая все ближе и ближе, пока русалка наполовину не выскользнула из воды и не поставила локти на помост. Зеваки стали испуганно перешептываться.

Мари-Жозеф отпустила ее, а потом снова принялась подзывать и дала ей еще одну рыбку. Три раза исполнив простую команду, русалка немного отплыла и запела, но к Мари-Жозеф больше не приближалась. Девушка вообразила было, что песню русалки можно понять, но потом пожурила себя. «В ней не больше смысла, чем в песне пересмешника», — подумала она.

— А ну, плыви сюда! — приказала Мари-Жозеф.

Русалка умолкла. Она фыркнула, зашипела и так ударила хвостом, что до помоста долетели брызги, хотя их разделяло не менее десяти футов. Она зарычала и отказалась подплывать ближе.

— Вы бы ее лучше как следует поколотили! — посоветовал мушкетер. — Вот тогда она будет шелковая.

— Так я ее только напугаю, — возразила Мари-Жозеф. — Ее никто и пальцем не тронет, пока мне поручено о ней заботиться.

Она покачала рыбкой над водой:

— Ну плыви сюда, ну, русалочка…

Русалка забила хвостом, обрушив на помост мощную волну и забрызгав Мари-Жозеф туфли и подол амазонки.

Она пропела что-то на русалочьем языке, повелительно и властно, нырнула и исчезла из виду.

«Боже мой, — внезапно осознала Мари-Жозеф, — как же я сразу не догадалась, ей же все это наскучило! Она уже выучила урок, неужели она захочет бесконечно его повторять?!»

Перестав подманивать русалку, девушка выпустила в фонтан рыбку, живую добычу. Но, выпустив ее, она подумала: «Если русалка слушается, только когда сочтет нужным, получается, что я ее ничему не научила и никак не выдрессировала?»

Русалка, посвистывая, всплыла на поверхность, но не приблизилась. Зеваки разразились удивленными возгласами. Она ударила раздвоенным хвостом по воде и двинулась к Мари-Жозеф.

Девушка поднялась.

— Дам тебе еще рыбы, когда научишься приплывать на зов, — заключила она. И продолжила, повинуясь вздорному капризу: — И добавки, если ты снова покажешься зрителям!

«Если бы всех тварей и вправду было так легко дрессировать!» — самодовольно улыбнулась она.

Люсьен с трудом взобрался по величественной лестнице, которая вела в покои мадам де Ментенон. В позолоченных кадках играли весенними оттенками оранжерейные цветы.

Стражник отворил одну половинку двойной двери и с поклоном пропустил Люсьена к мадам де Ментенон.

Апартаменты мадам де Ментенон были обставлены аскетично, под стать монастырской келье. Она не принимала щедрых даров короля, предпочитая жить в серой, бесцветной обстановке. Цветам и драгоценностям не нашлось места в ее покоях. Даже стол, за которым заседали его величество и члены Государственного совета, был покрыт простым черным лаком и украшен весьма скромными золотыми инкрустациями.

Люсьен попытался забыть о неловкости и беспокойстве, неизменно охватывавшем его в этих апартаментах. Он не в силах был развеять ни царившую здесь тьму и скуку, ни стойкую антипатию, которую питала к нему мадам де Ментенон. Он мог лишь горделиво не замечать их.