— Не плачь. — прошипел я, быстро закрывая дверь ванной на случай, если отец войдет в мою спальню.
Маттео выпятил подбородок и, прищурившись, начал рыдать. Я напрягся и схватил чистое полотенце, прежде чем опуститься на колени перед братом.
— Перестань плакать, Маттео. Остановись. — тихо сказал я. Я сунул полотенце ему в лицо. — Вытри лицо. Отец накажет тебя.
— Мне все равно. — выдавил Маттео. — Все равно, что он сделает.
Его слова оказались ошибочными из-за дрожащей нотки ужаса в голосе.
Я посмотрел на дверь, беспокоясь, что услышал шаги. Было тихо, если только отец не шпионил за нами, но он, вероятно, был занят заботой о теле матери. Может, он прикажет консильери Бардони, сбросить ее тело реку Гудзон.
Меня передернуло.
— Возьми полотенце, — приказал я.
Наконец Маттео сделал это и грубо вытер свои красные глаза. Я протянул ему нож. Он критически осмотрел его.
— Возьми его, — он плотно сжал губы. — Маттео, ты должен его взять.
Отец не позволил бы ему избавиться от него. Мой младший брат наконец потянулся к ножу и обхватил рукоятку пальцами.
— Это всего лишь нож, — сказал я, но я тоже видел только кровь, которым он был покрыт.
Он кивнул и сунул его в карман. Мы уставились друг на друга.
— Теперь мы одни.
— У тебя есть я, — сказал я.
Раздался стук, и я быстро поднял Маттео на ноги. Дверь распахнулась, и Марианна вошла внутрь. Ее глаза сморщились, когда она посмотрела на нас. Ее каштановые волосы, которые она обычно собирала в пучок, торчали повсюду, будто она сняла сетку для волос.
— Хозяин послал меня посмотреть, готовишься ли ты. Скоро прибудет его советник.
В ее голосе прозвучала странная нотка, которую я не узнал, и ее губы задрожали, когда она перевела взгляд с Маттео на меня.
Я молча кивнул. Она подошла ближе и коснулась моего плеча.
— Мне очень жаль, — я отступил назад, подальше от прикосновения. Я впился взглядом, потому что от этого не стало легче.
— Мне нет, — пробормотал я. — Она была слабой.
Марианна отступила на шаг, переводя взгляд с меня на Маттео, и выражение ее лица упало.
— Поторопитесь, — сказала она прежде, чем оставила нас.
Маттео вложил свою руку в мою.
— Я буду скучать по ней.
Я посмотрел на свои ноги, на окровавленные носки, ничего не говоря, потому что это было бы слабостью. Мне не позволяли быть слабым. Никогда.
Чезаре сильно ударил меня в живот.
Задыхаясь, я упал на колени. Марианна с резким вздохом отложила спицы. Прежде чем он успел ударить меня по голове, я откатился в сторону и вскочил на ноги, затем поднял сжатые кулаки.
Чезаре кивнул.
— Не отвлекайся.
Я стиснул зубы и симулируя атаку сверху рванул, затем ударил его кулаком в бок. Он хмыкнул и отпрыгнул назад. Чезаре давал мне уроки борьбы с тех пор, как мне исполнилось три года.
Чезаре отступил от меня.
— Ты будешь непобедим, когда вырастешь.
Теперь я хотел быть непобедимым, чтобы не давать возможность отцу причинять нам боль. Я уже был намного выше и сильнее других детей в школе, но мне нужно было быть еще сильнее.
Я начал стягивать перчатки. Чезаре повернулся к Маттео, который сидел на краю боксерского ринга, подтянув ноги к груди и нахмурившись.
— Твоя очередь.
Мой брат никак не отреагировал, уставившись в пространство. Я бросил в него боксерскую перчатку. Он задохнулся, потер голову, взъерошил каштановые волосы и нахмурился.
— Твоя очередь, — сказал я.
Он поднялся на ноги, но я видел, что он был в плохом настроении. Я знал почему, но очень надеялся, что он оставит это при себе.
— Почему мы не присутствуем на похоронах мамы?
Марианна направлялась в нашу сторону. Я бросил в него вторую перчатку.
— Заткнись.
Он топнул ногой.
— Нет! — он спрыгнул с боксерского ринга и направился к двери спортзала. Что он делает?
— Маттео! — крикнул я, догоняя его.
— Я хочу с ней попрощаться! Это несправедливо, что она одна.
Нет, нет, нет! Почему он должен был говорить что-то подобное, когда другие люди были вокруг? Я не оглядывался на Чезаре и Марианну, но знал, что они слышат каждое слово.
Я схватил Маттео за руку незадолго до выхода и дернул его назад. Он попытался стряхнуть меня, но я был сильнее его. Он посмотрел на меня заплаканными глазами.
— Перестань плакать, — резко прошептал я.
— Разве ты не хочешь попрощаться? — прохрипел он.
Моя грудь сжалась.
— Она не попрощалась с нами, — я отпустил Маттео, и он снова заплакал.
Марианна положила руку ему на плечо, но не на мое. Она научилась. Каждый раз, когда она пыталась утешить меня в последние несколько дней, я стряхивал ее руки.
— Это нормально грустить.
— Нет, не нормально, — твердо сказал я.
Неужели она не понимает? Если отец узнает, что Маттео льёт слезы после смерти нашей матери, особенно когда рядом Чезаре, он накажет его. Может, он выжжет ему глаз, как грозился сделать со мной. Я не мог этого допустить.
Я взглянул на Чезаре, который стоял в нескольких шагах от меня, разворачивая ленту с запястья.
— Наша мать была грешницей. Самоубийство — это грех. Она не заслуживает нашей скорби. — повторил я то, что сказал мне пастор, когда мы с отцом ходили в церковь.