Луд-Туманный

Ваш преданный внучатый племянник

Люк Коноплин.

Читая письмо, Конопелька часто хмурилась и неодобрительно качала головой. Иногда она даже презрительно хмыкала, например, в том месте, где Люк давал понять, что белье у вдовы такое же тонкое, как у Шантиклеров.

Прочтя письмо, она на несколько минут погрузилась в глубокое раздумье.

– Нет, нет, - произнесла она наконец, обращаясь к самой себе, - моему мальчику хорошо, и он счастлив. Ему лучше, чем было в Луде последние несколько месяцев. Чему быть, того не миновать, и нечего понапрасну беспокоить мастера Ната.

И она решила не показывать письмо Люка хозяину. Сам мастер Натаниэль был в восторге от отчета Эндимиона Хитровэна, в котором тот сообщал об улучшении здоровья и настроения мальчика. Ранульф тоже писал в коротких письмах, что он счастлив и хочет подольше пожить на ферме. Очевидно, он, как выразился Эндимион Хитровэн, учился жить под другую мелодию.

Вскоре Эндимион Хитровэн вернулся в Луд и подтвердил то, о чем писал: Ранульф счастлив и ему хорошо живется на ферме.

Шагая своей обычной сонной поступью по улицам и садам Луда-Туманного, лето благополучно катилось к закату. Жены сенаторов и бюргерши хлопотали у себя на кухнях и в кладовых, занятые изготовлением напитков и джемов. Вечерами улицы оживали от болтовни и звуков музыки, в скверах и у таверн подмастерья танцевали с дочерьми хозяев, пока серые сумерки не превращались в ночь. Сенаторы зевали во время речей коллег, а собственные - сокращали, как могли, чтобы поскорее отправиться на Пеструю ловить форель или играть в шары на приятной бархатистой лужайке перед Палатой Гильдий. А когда один из кораблей привозил особо экзотический груз - редкие вина или засахаренные фрукты, то приглашали друзей на ужин и сдабривали лакомства добрыми старыми шутками.

Мамшанс был угрюм и периодически пугал свою жену мрачными предсказаниями; но он понимал, что бесполезно даже пытаться расшевелить мэра и сенаторов.

Мастер Натаниэль очень скучал по Ранульфу, но, получая весьма удовлетворительные отчеты о состоянии его здоровья, чувствовал, что с его стороны было бы эгоистично не позволить сыну остаться там, по крайней мере, до конца лета.

И вот деревья, так долго молчавшие, снова заговорили. Дни стали сокращаться прямо на глазах. Тенистая аллея мастера Натаниэля все желтела и желтела, и когда густой белый туман выползал из Пестрой в сад, она выглядела как неясное тусклое пятно.

Вот тогда-то и произошли некоторые события. Они начались в самом неподходящем месте Луда-Туманного - в Академии для молодых девиц мисс Примрозы Крабьяблонс.

Мисс Примроза Крабьяблонс на протяжении двадцати лет занималась "шлифовкой" воспитания дочерей именитых граждан, обучая их петь, танцевать, играть на спинете и арфе, сохранять и засахаривать фрукты, стирать кружева, снимать мясо с костей цыпленка, не разрезая спинку, составлять натюрморты из раскрашенного воска, вышивать, по крайней мере, сотней различных способов. Она готовила их к тому, чтобы они стали хорошими хозяйками и образцовыми женами.

Когда госпожа Златорада и ее сверстницы обучались в Академии, мисс Примроза была всего лишь юной помощницей самой мадам, владелицы этого престижного учебного заведения, девицей очень сентиментальной, впечатлительной и полной абсурдных идей. А абсурдные идеи и практическая жилка иногда шествуют бок о бок, сентиментальность же - качество, редко влияющее на поступки.

Как бы там ни было, мисс Примроза постепенно ухитрилась все прибрать к рукам, а пожилая дама, хозяйка Академии, стала послушной ее воле, как воск - ее умелым пальцам. Когда пожилая дама умерла, она завещала Академию мисс Примрозе.

Это был старый дом из красного кирпича, построенный в эклектичном стиле, с большим старым садом. Дом стоял чуть в стороне от большой дороги, на расстоянии полумили от Западных ворот Луда-Туманного.

Все свои представления о романтизме дамы Луда почерпнули в Академии. Их память бережно хранила и шутки, услышанные в ее стенах, и секреты подружек, доверенные в тенистых аллеях, намного бережнее, чем более поздние впечатления.

Но не подумайте, что это было проявлением сентиментальности. Дамы Луда ни при каких обстоятельствах не становились сентиментальными. Свои школьные дни они вспоминали, как старую шутливую песенку. А мы, вероятно, всегда с легкой грустью вспоминаем старые шутливые песенки. Во всяком случае, это был предел того, что дамы Луда себе позволяли, возвращаясь мысленно к поэзии прошлого. И каждый раз, собираясь вместе, чтобы полакомиться взбитыми сливками с вином и сахаром или поесть марципаны, а также обменяться образцами новых вышивок, госпожа Златорада Шантиклер, госпожа Сладкосон Виджил и другие бывшие ученицы Академии рано или поздно начинали вспоминать веселые минувшие дни и забавные причуды мисс Примрозы Крабьяблонс.

– Помнишь, - восклицала госпожа Златорада, - как она хотела провести "День матерей", вырядив всех нас в белое и зеленое, чтобы мы изображали лилии, растущие на могилах наших мам?