Лучший из худших

Дополнительно: поляк упоминал о существовании императора и дворянства. В принципе, у нас в половине Европы монархия и ничего, живут как-то люди и не парятся.

А вот фразочка, что я будто бы убил сразу пятерых, причём с помощью магии – это уже за гранью добра и зла.

Допустим, настоящий хозяин тела, в котором я нахожусь, действительно перебил столько народа (зачем – другой вопрос), но вот упоминание магии… Я что, Гарри Поттер здешнего разлива?

Где тогда моя волшебная палочка?!

Шок, бляха муха, это по-нашему, по-большевистски…

Ход размышлений прервал визит ещё одного, совершенно незнакомого мне человека. Он тенью проскользнул в комнату и встал напротив меня.

Готов поклясться всем, что у меня осталось: прежде мы никогда не встречались, однако я ощутил в себе внезапно нахлынувшее чувство любви и нежности по отношению к этому мужчине.

Он был немолод, выглядел чрезвычайно усталым, я бы даже сказал измождённым. Тёмные круги залегли у него под глазами, подбородок заострился, скулы были обтянуты кожей.

Высокий, худощавый, пропорционально сложенный, с широкими плечами и узкой талией. Плотный серый костюм-тройка сидел на нём как влитой.

Он слегка прихрамывал и опирался на элегантную тросточку, совсем, как лондонский денди.

Ещё мне показалось, что его окутывало что-то вроде прозрачного кокона, который иногда светился и переливался красками.

И это было как-то странно.

Неужели я вижу человеческую ауру? Если это так – то почему не могу рассмотреть свою? Всё чудесатей и чудесатей.

Покуда я предавался этим мыслям, незваный гость глядел на меня с нежностью и печалью, не проронив при этом ни слова.

Я присел на шконке, подобрав ноги.

Что-то внутри перевернулось, в душе засаднило. Растерянность овладела мной.

– Отец, – машинально вырвалось из моих уст. – Зачем? Тебе нельзя сюда приходить!

Глава 3

Сказав это, я замер. Отец… Мой отец совсем не такой. Нет, что-то общее в чертах лица у них есть, только мой родитель был типичным «новым русским» из девяностых, полубандитом – полубизнесменом. У него до сих пор в шкафу висит малиновый турецкий пиджак, в котором папа ездил на разборки.

Коротко стригся, ходил в тренажёрку, качался, таскал на шее массивную золотую цепь. Она в доме не сохранилась, осталась только на старых фотках. Надо сказать, выглядел тогда папа угрожающе.

Потом, в двухтысячных, набрался манер, пообтесался, но я-то знал, на что он способен. Закатает врага в асфальт и не поморщится.

Как говорится, old school. Таких больше не делают.

А человек, который вошёл в палату тюремной больницы, держался иначе, в нём сразу чувствовалась порода, нечто, что автоматически выделяло среди других. Это сложно описать, тут надо видеть и чувствовать.

Но почему я назвал его отцом, причём это произошло совершенно непроизвольно? В голове промелькнула догадка: кажется, это сработала память того, в чьём теле я оказался. Стоило мне слегка потерять контроль над собой, как он включился.

Да уж… такими темпами и до шизы, то есть шизофрении недалеко. Скоро буду сам с собой разговаривать.

С другой стороны, из всего необходимо извлекать пользу. Вряд ли удастся встроиться в этот мир без знаний о нём, а память реципиента (слово-то какое!) может стать в этом хорошим подспорьем. Вот только надо научиться ей управлять. Честное слово, не хочу делить башку с другим сознанием.

Пока я размышлял о том, что произошло, отец положил руку мне на голову.

– Здравствуй, сынок! Я не мог не прийти. Я до сих пор чувствую вину перед тобой. Ты проявил истинное благородство, когда взял вину старшего брата на себя.

Та-дам! Оказывается, я буду мотать четверть века не за себя, а за чужого человека… Девки заплясали ещё интересней! Даже не по четыре, а по восемь в один ряд.

Не, ну ни хрена себе аттракцион неслыханной щедрости за мой счёт! Понятно, что паренёк, в теле которого я оказался, выгораживал своего брата, но если взглянуть на вещи трезво, мне до его родни как до лампочки. То есть абсолютно фиолетово.

Для меня они никто и звать их никак.

Вот только что мне прикажете делать? Сказать, что вы ошибаетесь и вообще я – не тот, за кого вы меня принимаете? Так ни одна вменяемая собака не поверит.

Да я и сам бы не поверил.

От такого открытия меня кинуло в жар.

– Ты правильно поступил, – продолжил гнуть линию отец «родной». – Только у Валерия есть шансы удержать наш род на плаву. После моей смерти он станет достойным наследником и продолжателем фамилии Ланских.

Ага, выходит, мы с реципиентом двойные тёзки. Только вот в два раза от этого слаще не стало.

– Мне пришлось публично заявить, что я отрекаюсь от тебя и, что ты – больше не мой сын, – голос собеседника дрогнул – Это был худший день в моей жизни. Я чуть не сошёл с ума.

Нет, это я чуть не сошёл с ума, когда сообразил, в какую «Санта-Барбару» угодил не по своей воле.

– Но хуже всего пришлось матери. Она высохла от горя.

Мама… мамочка… Тут я взял себя в руки. Мама осталась в другом мире, даже боюсь представить, как она сейчас. А женщину, про которую говорит мой собеседник, я не знаю.