Лучшие мысли и изречения древних в одном томе

Человеку свойственно чувствовать и испытывать страдания, но в то же время бороться с болью и слушать утешения, а не просто не нуждаться в утешениях. ‹…› Есть некоторое наслаждение и в печали, особенно если ты выплачешься на груди у друга, который готов или похвалить твои слезы, или извинить их.

Письма, VIII, 16, 4–5

Есть предел для печали, но нет его для тревоги.

Письма, VIII, 17, 6

Людской слух радуется новизне.

Письма, VIII, 18, 11

Как занятия дают радость, так и занятия идут лучше от веселого настроения.

Письма, VIII, 19, 2

Мы имеем обыкновение отправляться в путешествие и переплывать моря, желая с чем-нибудь познакомиться, и не обращаем внимания на то, что находится у нас перед глазами. ‹…› Мы не интересуемся близким и гонимся за далеким; откладываем ‹…› посещение того, что всегда можно увидеть, в расчете, что мы часто можем это видеть.

Письма, VIII, 20, 1

От многочисленных изменений измененным кажется и то, что осталось таким, как было.

Письма, VIII, 21, 6

Рабы всех страстей сердятся на чужие пороки так, словно им завидуют, и тяжелее всего наказывают тех, кому больше всего им хотелось бы подражать.

Письма, VIII, 22, 1

Я считаю самым лучшим и самым безупречным человека, который прощает другим так, словно сам ежедневно ошибается, и воздерживается от ошибок так, словно никому не прощает.

Письма, VIII, 22, 2

Он был особенно умен тем, что считал других умнее себя; особенно образован тем, что хотел учиться.

Письма, VIII, 23, 3

Плохо, если власть испытывает свою силу на оскорблениях; плохо, если почтение приобретается ужасом: любовью гораздо скорее, чем страхом, добьешься ты того, чего хочешь. Ведь когда ты уйдешь, страх исчезнет, а любовь останется, и как он превращается в ненависть, так она превращается в почтение.

Письма, VIII, 24, 6

О несчастных забывают так же, как об усопших.

Письма, IX, 9, 1

Я сказал, думается, удачно об одном ораторе нашего века, безыскусственном и здравомыслящем, но не очень величественном и изящном: «У него нет никаких недостатков, кроме того, что у него нет никаких недостатков». Оратор ведь должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам; к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее. ‹…› Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.

Письма, IX, 26, 1–3

Я не хочу, как человек праздный, писать длинные письма, а читать их хочу, как человек изленившийся. Ведь нет ничего бездеятельнее изленившихся людей и любопытнее праздных.

Письма, IX, 32

Очень одобряю, что ты предпринял прилежный пересмотр своих трудов. Тут есть, однако, некоторая мера: ‹…› излишнее старание больше уничтожает, чем исправляет.

Письма, IX, 35, 2

И самый длинный день скоро кончается.

Письма, IX, 36, 4

Плиний Старший

Гай Плиний Секунд (Старший) (ок. 23–79 н. э.), государственный деятель, писатель, ученый; дядя Плиния Младшего. Погиб при извержении Везувия.

Нет ни одного животного, которое проливало бы слезы, и притом с первого дня своего появления на свет. А ведь смех, ‹…› самый первый смех, появляется у человека только на сороковой день его жизни!

«Естественная история», VII, 32

Никого нельзя назвать счастливым. Вернее будет сказать, что тот, к кому судьба была благосклонна и добра, не был несчастлив; ибо, если не говорить о всем прочем, у человека всегда остается страх перед изменчивостью судьбы, а раз такой страх сидит в сознании, не может быть прочного счастья.

«Естественная история», VII, 33

О каждом дне можно судить только по следующему за ним дню, а о всех прожитых днях может произвести приговор только последний из них. Благо никогда не равно злу, даже если счастливые обстоятельства по количеству равняются несчастным; ведь нет той радости, как бы она ни была велика, которая могла бы уравновесить малейшее огорчение. ‹…› Не считать надо дни, а взвешивать.

«Естественная история», VII, 33

Природа швырнула голого человека на голую землю.

«Естественная история», VII, 77

Никто из смертных не может быть умен всегда.

«Естественная история», VII, 131

В [душевной] болезни ум отражает сам себя.

«Естественная история», VII

Единственно достоверно то, что нет ничего достоверного, и что нет ничего более жалкого и надменного, чем человек.

«Естественная история», VII, 1

Когда зданию предстоит обрушиться, мыши из него убегают.

«Естественная история», VIII, 103