Лучшее прощение — месть

— С моей точки зрения, тут могут быть два варианта: или мы имеем дело с целым рядом случайных, необъяснимых обстоятельств, мешающих нам получить общую картину преступления, или же с опытным и коварным преступником.

— Je suis d'accord avec vous.[8]

— Я пришел к следующему заключению: если мы хотим решить это дело, следует заняться прошлым всего семейства, включая прошлое всех погибших, а также вдовы Франческо Рубирозы. Расследовать надо все и вся, без всяких исключений, включая друзей и всех, кто имел касательство к семье антиквара. Может, старик или племянник кого-то разорили, а тот начал мстить и уничтожил всю семью. Есть и другой вариант: кто-то решил замутить воду, чтобы спокойно выкрасть картину, например, убийство могло быть совершено потому, что его узнали.

Комиссар Брокар ответил:

— Я согласен расширить рамки расследования, но я бы выбрал второй путь: все внимание — краже картины, которая, по-моему, пока что спрятана. Не забывайте, что иногда нам удавалось возвратить украденное произведение, например, при перекупке, даже спустя несколько лет. Доносы, подсказки, неофициальные сведения — все это может всплыть самым неожиданным образом. Я почему-то уверен, что картина спрятана в надежном месте в ожидании покупателя или заказчика похищения. Если речь шла о мести, зачем было симулировать самоубийство Рубирозы? Проще было бы его убить, как и всех остальных. Думай что хочешь; но я воспринимаю это как самоубийство с сатанинской целью задать нам хлопот. Ведь дверь была закрыта изнутри, балкон тоже. Никто к нему не приходил. На пистолете были его отпечатки пальцев. Смерть наедине с марочным шампанским — это вполне в его духе.

— Мосье Брокар, при всех случаях знать все о прошлом Франческо Рубирозы и причинах ненависти к дяде может оказаться очень полезным. Франческо дебютировал в Париже более тридцати лет назад. Я думаю, если это даже и нелегко, вам удастся, так или иначе, переговорить с людьми, знавшими его в то время. Кто-нибудь, наверное, еще остался. Мало-помалу я хочу восстановить мозаику его жизни с самого начала и вплоть до трагического конца. Особенно меня интересует то время, когда дядя и племянник дружно двигались по одной деловой дороге.

— Bien entendu.[9] Кстати, мосье Ришоттани, вдова Франческо кое-что мне рассказала, но, мне думается, не все. Попробуйте поговорить с ней, когда она будет в Риме. Как знать, может она решится еще на какое-нибудь признание. Она утверждает, что не знает причин известной нам ненависти, но, по-моему, говорит неправду. А пока что она занялась работой, взяла в свои руки дела мужа в Риме, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Работает как настоящий менеджер. Ей помогает дочь.

Кстати, еще кое-что. Среди антикваров ходит одна курьезная сплетня. Говорят, что племянник и старик, оба ненавидели гомосексуалистов. А между тем все директора их галерей — педики.

— Как-как?

— Да вот именно так. Главное, что все это более или менее истеричные типы, и не совсем ясно, почему их взяли на это место.

— По «высочайшим» соображениям. Короче, ради коммерческой выгоды. Видите ли, Брокар, вы, похоже, не очень знакомы с миром искусства, иначе вы бы знали, что «они» считаются наилучшими продавцами в мире. Они способны любую мазню выдать за… Рембрандта, например.

— Или, наоборот, Рембрандта… за мазню?

— Комиссар, — сказал Брокар, — смотрите, чтобы это дело не стало вашим Лейпцигом.

— Не беспокойтесь, если такое случится, я постараюсь подавить дела в последующие мои «сто дней» и избежать Ватерлоо.

— Во всяком случае, Ришоттани, не забывайте, если у меня и не найдется для вас какого-нибудь островка, то уж кровать и бутылочка доброго вина всегда к вашим услугам.

— Благодарю вас.

— Embrassez pour moi les belles italiermes. A bientot.[10]

Ришоттани опустил трубку и подумал, что, в сущности, картина может находиться и где-нибудь в Америке, замаскированная под мазню, или в Европе. Этот метод неоднократно использовался контрабандистами. Шедевр зарисовывался любым сюжетом, и картина проходила таможню без лишних осложнений, как произведение талантливого современного (но неизвестного) автора. Потом с помощью химии верхний слой снимали, и шедевр во всем своем блеске оказывался в доме заказчика. Да, заказчика, потому что никто не мог бы убедить комиссара, что похищение Рембрандта не было кражей по заказу, одним из труднейших для расследования преступлений. И если уж убивают из-за жалкой дозы наркотика, то что уж говорить о пятидесяти миллиардах.

Глава 6 Картина

О Рембрандте тогда многие писали: газетчики, искусствоведы, просто знатоки. О нем говорили Миксер и Самарканда по итальянскому телевидению, а французская «Антенн-2» передала даже специальное исследование.