Переписываясь с Лафферти в ранней юности, я спросил у него, какие из собственных рассказов ему нравятся больше всего. Он назвал четыре. Три из них я уже прочитал и полюбил — «Джинни, окутанная солнцем», «Конфигурация северного берега» и «Продолжение на следующем камне». Четвертый пока не попадался мне на глаза — «Прокатись в консервной банке».
Я пошел в книжный, купил сборник «Странные дела» и прочитал рассказ.
И был страшно разочарован. И очень сильно расстроен.
Думаю, я, как обычно, ждал радостного душевного подъема. Хотел, чтобы получилось, как всегда с Лафферти: этот его апокалипсис, населенный забавными происшествиями, в итоге всегда наполняет душу удовольствием и даже весельем. А здесь? Существа по имени шелни шли навстречу своему апокалипсису — шли весело и с удовольствием…
Я захлопнул книгу с ощущением, что прочитал самую печальную историю в мире. Мне казалось, что мною манипулируют: в конце я едва не расплакался, хотя манера повествования не допускала такой реакции. И я не поверил слезам. Рассказ заставил меня разочароваться в человечестве. Я мог восхищаться этой историей, но не сумел полюбить ее и не хотел возвращаться к ней снова.
Став старше, я вернулся к рассказу и полюбил его всей душой. Полюбил за необычную структуру: три небольшие сказки, понимание которых приходит лишь в самом конце: полюбил за сотворение мира, который так и остался не очерченным полностью; полюбил за отношения между шелни и скоки, лягушками и деревьями. И за Холли Харкель, человеческую де-вушку, которой хватило духу быть гоблином — для того, чтобы разговаривать с гоблинами в норе под корнями дерева, а потом прокатиться, как и они, в консервной банке.
Этот рассказ никто, кроме Лафферти, не мог ни написать, ни даже просто вообразить. Никто не сумел бы так сдержанно и без лишних слов рассказать о боли геноцида. Я думаю: «Нет, мы не такие плохие. Мы лучше. Наверняка мы должны быть лучше, правда?» И еще я думаю: «Как же ему удалось написать такую историю? Так легко написать эту невыносимо тяжелую историю?»
Но ему удалось. Я не знаю как.
Можете плакать. Это нормально.
Я пишу об одном очень неприятном деле. Это не протест, протестовать бесполезно. Холли больше нет, а через день-два не останется и шелни, если кто-то из них вообще жив. Просто я хочу рассказать, как все произошло.
Меня зовут Винсент Ванхузер. Мне и моей коллеге Холли Харкель разрешили записать голоса шелни и даже выделили на это деньги: за нас ходатайствовал наш координатор, старик Джон Холмберг. Это было неожиданно, потому что для меня и моих коллег Холмберг — враг номер один.