Лучше подавать холодным

В дверной щели показался Никомо Коска, сорвал с себя шляпу и метнул ее эффектным жестом на крючок. Не попал, судя по тому, что она шлепнулась на пол неподалеку от двери в уборную, где затаился в темноте и вони Морвир. На губах отравителя заиграла победная усмешка. Старый наемник держал в руке металлическую флягу. Ту самую, которую Морвир бросил ему в качестве оскорбления в Сипани. Гнусный пьяница все-таки подобрал ее потом в надежде, конечно же, вылизать последние капли грога. Ну, и чего стоило его обещание больше не пить? Нет… так сильно человек измениться не способен. Морвир, разумеется, и не ждал ничего другого от первого в мире хвастуна, и все же низость падения Коски удивляла даже его.

До слуха донесся скрип буфетных дверец и голос командира наемников, которого Морвир сейчас не видел:

– Погоди, наполню только.

Звякнул металл.

Спутник Коски, похожий на хорька, скривился.

– И как ты пьешь эту мочу?

– Надо же мне что-то пить. А это мне присоветовал мой старый друг, ныне, увы, покойный.

– Разве у тебя еще остались не покойные старые друзья?

– Только ты, Виктус. Только ты.

Зазвенело стекло, и через узкое пространство, доступное зрению Морвира, прошагал Коска, держа в одной руке флягу, в другой бокал и бутылку примечательного фиолетового цвета, отравленную им несколько мгновений назад. Похоже было, все вновь складывается забавно. Коска убьет себя собственными руками, что мог неоднократно сделать и раньше. Но на сей раз – наверняка.

Морвир услышал характерный шелест тасуемой карточной колоды.

– По пятерке ставим? – Голос Коски. – Или на честное слово сыграем?

Оба расхохотались.

– Давай по десятке.

– Давай. – Снова шелест. – Посидим, как культурные люди. Что может быть лучше картишек, пока другие сражаются? Совсем как в старые добрые времена.

– Не считая того, что нет Эндиша. И Сезарии, и Сазина…

– Да, – вздохнул Коска. – Ну, ты будешь сдавать или я?

* * *

Балагур с рычанием высвободился из обломков. Увидел по другую сторону груды расколотого дерева и погнутой меди, крошева слоновой кости и мешанины порванных струн – всего, что осталось от клавесина герцога Орсо, – Трясучку. Северянин стоял на коленях. Со щитом в одной руке и топором в другой. Лицо вымазано кровью, текущей из пореза над стальным глазом.

– Ты, чертов счетовод! Я не с тобою разбирался! Но теперь – с тобой!

Оба, не сводя друг с друга глаз, медленно поднялись на ноги. Балагур выхватил из-под куртки тесак, из ножен нож. Потертые рукояти привычно легли в ладони. Можно было забыть о хаосе за стенами дворца, безумии внутри этих стен. Один на один – как заведено в Схроне. Один и один. Проще арифметики не бывает.

– Честный бой, значит, – сказал Балагур. И улыбнулся.

– Честный, значит, – прошипел Трясучка, стиснув зубы.

К ним шагнул один из наемников, громивших зал.

– Какого черта…

Трясучка одним прыжком перемахнул кучу обломков. Топор описал в воздухе дугу. Балагур нырнул вправо, уклоняясь, и волосы всколыхнуло ветерком от пролетевшего рядом лезвия. Тесак его с лязгом проехался по щиту Трясучки, вошел в плечо. Не слишком глубоко, правда. Так, порез. Трясучка быстро развернулся, опуская топор. Балагур вновь ушел от удара и услышал, как затрещали под лезвием обломки клавесина. Взмахнул ножом, но северянин успел подставить щит и, развернув его, выбил из руки клинок, который заскользил по гладкому полу прочь. Балагур рубанул тесаком, но северянин почти прижался к нему, подставив плечо под локоть, и лезвие, миновав изуродованную половину лица, оставило кровавую зарубку под ухом.

Балагур сделал полшага назад, уводя тесак в боковой замах и не давая Трясучке возможности орудовать топором. Вместо этого тот прикрылся щитом и ринулся вперед. Принял удар тесака на щит и вскинул на нем самого Балагура. Тот попытался достать его кулаком, но щит был слишком велик, не дотянуться, а Трясучка слишком тяжел, и под его напором Балагура внесло в какую-то дверь. По плечу ударил косяк, ноги, наконец, коснулись пола. Но в следующий миг пол куда-то исчез, и Балагур начал падать. Покатился кубарем, колотясь головой о камень, рыча и хрипя, в кружении тьмы и света. По лестнице. По ступенькам, которые не сумел сосчитать.

Долетев до подножия, он снова зарычал. Медленно поднялся на ноги, огляделся. От лестницы тянулась длинная сводчатая комната с маленькими окошками под потолком. Кухня.

Левая нога, правое плечо и затылок немилосердно болели. Один рукав был порван, на предплечье виднелась ссадина. На штанине кровь – порезался, должно быть, собственным тесаком, когда падал. Но кости как будто были целы.

Наверху лестницы в четырнадцать ступеней, два раза по семь, стоял Трясучка. Массивный черный силуэт с одним сверкающим глазом. Балагур поманил его к себе.

– Спускайся.

* * *

Монца все ползла. Только это и оставалось – шаг за шагом продвигаться в угол, не сводя глаз с рукояти валявщегося там Кальвеца. Ползти и сплевывать кровь, и мечтать, чтобы кружение перед глазами прекратилось. Спину жгло в ожидании удара топором, который принесет ей страшный, но заслуженный конец.

Хорошо хоть, одноглазый мерзавец вдруг умолк.