Лучше подавать холодным

Провожаемые неотрывными взглядами тысяч глаз, они сошлись на круглом помосте. Пятеро великих правителей Стирии, которым выпала честь короновать Рогонта. Одеты все в соответствии с символикой, от которой этот выскочка никак не мог отказаться. Монца – в жемчужно-белое платье с крестом Талина из кусочков черного хрусталя на груди. Котарда – в ярко-красное, цвета аффойского флага. Подол черной мантии Соториуса украшали золотые раковины. Накидку Лирозио, расшитую золотой нитью, – мост Пуранти. Наряды, как у дешевых актеров, представляющих города Стирии в убогом моралите, когда бы не их стоимость. Даже Патин отбросил на сегодня показное смирение и взамен крестьянского рубища нацепил зеленые шелка с меховой опушкой и обвешался драгоценностями. Символом Никанте были шесть колец, но он щеголял, по меньшей мере, девятью, в одном из которых сверкал изумруд величиной с игральную кость Балагура.

Приблизившись, Монца не заметила ни у кого из них особого удовольствия от предстоящего действа. Выглядели они скорее так, словно, перепив накануне вечером, сговорились искупаться в проруби, но поутру, протрезвев, потеряли желание это делать.

– Ну, – буркнула она, когда музыканты доиграли, – мы здесь.

– И правда. – Соториус вскинул слезящиеся глазки на зрителей. – Будем надеяться, корона большая. Сюда идет крупнейшая голова Стирии.

За спиной оглушительно грянули фанфары. Котарда вздрогнула, пошатнулась и чуть не упала. Монца машинально подхватила ее под локоть. Двери в дальнем конце зала отворились, и, едва умолкли трубы, зазвучало пение. Два неземных голоса, высоких и чистых, поплыли над публикой. В Сенатский дом вступил с улыбкой на устах Рогонт, и гости его, как по команде, разразились дружными аплодисментами.

Будущий король, одетый в голубые цвета Осприи, двинулся вперед, поглядывая по сторонам со смиренным удивлением. Как, мол, все это ради меня? Ну что вы, не стоит… Хотя, разумеется, каждую деталь планировал сам. Монца задумалась, и не в первый раз, не окажется ли Рогонт гораздо худшим королем для Стирии, чем был бы Орсо. Не менее жесток, не более верен, зато тщеславен сверх всякой меры. И с чувством юмора у него с каждым днем все хуже… Проходя мимо первого ряда зрителей, он пожимал руки некоторым избранным, другим счастливчикам великодушно клал ладонь на плечо. И все это время его осеняло дивное пение.

– Уж не ангелов ли я слышу? – насмешливо пробормотал Патин.

– Мальчиков-кастратов вы слышите, – сказал Лирозио.

Четверо помощников в голубом отперли дверь позади помоста, вошли в нее и вернулись, пошатываясь под тяжестью большого инкрустированного ларца. Рогонт под нарастающий гром аплодисментов пожал руки еще нескольким послам в первом ряду, уделив особое внимание гуркской делегации. Поднялся на помост, улыбаясь, как игрок, сорвавший банк, разоренным противникам. Протянул руки ко всем пятерым сразу.

– Друзья мои! День, наконец, настал!

– Да, – просто сказал Соториус.

– Счастливый день! – нараспев протянул Лирозио.

– Которого так долго ждали! – добавил Патин.

– С нетерпением? – неуверенно вставила свое слово Котарда.

– Благодарю вас всех. – Рогонт повернулся лицом к гостям, остановил легким движением руки аплодисменты, откинул за спину плащ, опустился в кресло и поманил к себе Монцу. – А вы не поздравите меня, ваша светлость?

– Поздравляю, – прошипела она.

– Любезна, как всегда. – Он подался ближе и сказал чуть слышно: – Ты не пришла ко мне сегодня.

– Занята была.

– Правда? – Рогонт поднял брови, словно удивившись, как могло что-то оказаться важнее, чем трахнуться с ним. – Ну да… конечно, у главы государства много дел. – И отпустил ее небрежным жестом.

Монца стиснула зубы, чувствуя, что сейчас пописала бы на него с особым удовольствием.

Четверо помощников поставили ларец позади кресла. Один повернул ключ в замке и торжественно поднял крышку. Над публикой пронесся дружный вздох. На пурпурном бархате внутри лежала корона. Толстый золотой обруч, усеянный искрящимися сапфирами. От него отходили шесть золотых зубцов в виде дубовых листьев. В передний, самый крупный лист был вставлен сверкающий бриллиант величиной с куриное яйцо, огромный до нелепого. И Монца ощутила вдруг непривычное желание рассмеяться.

С брезгливым выражением лица, словно предстояло голыми руками вычистить отхожее место, к ларцу шагнул Лирозио и взялся за один из золотых листьев. То же, покорно пожав плечами, сделал Патин. Затем присоединились Соториус и Котарда. Монца ухватилась за последний правой рукой с оттопыренным мизинцем, обтянутой белой шелковой перчаткой, но краше от этого не ставшей.

Посмотрела на тех, кому отныне вроде как была ровней. Увидела один хмурый взгляд, две принужденные улыбки и одну презрительную. Сколько времени, интересно, понадобится этим гордым властителям, привыкшим быть хозяевами самим себе, чтобы устать от нового положения вещей?..

Судя по их лицам, ярмо уже начало натирать.