Лучше подавать холодным

Женский голос. Лангриер. Та самая, что их арестовала. Та самая, что столкнула Монцу с лестницы и отняла кольцо. А с ней – Пелло, усатый сержант. Оба в грязных кожаных передниках, в толстых рукавицах. Готовые к трудам палачей. Пелло принялся обходить подвал, зажигая факелы на стенах. В чем не было необходимости – они могли бы принести с собой фонари. Но при факелах, конечно, было страшнее. Как будто Монца и так уже не боялась дальше некуда. Свет озарил шершавые каменные стены, поросшие мхом, склизкие от сырости. Два стола, заваленные разнообразными железными инструментами. Далекие от изысканности вида.

В темноте, кажется, было лучше…

Лангриер разожгла жаровню, склонилась над ней, терпеливо раздувая угли. Круглое лицо ее при каждом выдохе озарялось оранжевым светом.

Пелло сморщил нос.

– Кто написал?

– Он, – сказала Лангриер. – Но какая разница?

Монца смотрела, как та засовывает в угли железные прутья, и горло у нее сжималось все сильнее. Бросила взгляд на Трясучку, он тоже глянул на нее. Молча, ибо сказать было нечего.

– Погоди, скоро они оба описаются.

– Хорошо вам говорить, не вы убираете.

– Убирала и похуже. – Лангриер посмотрела на Монцу скучающе. Без ненависти. Пустыми глазами. – Дай им попить, Пелло.

Тот поднес Монце кувшин. И хотелось бы плюнуть ему в лицо и обложить непристойной бранью, но она умирала от жажды. Да и не время было выказывать гордость. Поэтому Монца открыла рот, он приставил кувшин к ее губам, и она начала пить. Закашлялась, снова припала к горлышку. Вода потекла по подбородку, закапала на холодные каменные плиты под ногами.

Глядя, как она пытается отдышаться, Лангриер сказала:

– Видите, мы тоже люди. Но предупреждаю честно – это последняя доброта, которую мы оказываем, если вы не станете помогать.

– Война, парень. – Пелло подошел с кувшином к Трясучке. – Война, и вы на другой стороне. На милосердие у нас времени нет.

– Поведайте нам что-нибудь, – сказала Лангриер. – Хоть что-то, что я смогу передать своему полковнику, тогда мы оставим вас в покое, на время, и все будут гораздо счастливее.

Монца посмотрела ей в глаза, пытаясь принять самый убедительный вид.

– Мы не на стороне Орсо. Как раз наоборот. Приехали сюда…

– Но форма у вас – его, не так ли?

– Мы думали смешаться с его солдатами, если те возьмут город. А сюда приехали, чтобы убить Ганмарка.

– Генерала Орсо? – Пелло, подняв брови, взглянул на Лангриер.

Та пожала плечами:

– Может быть, и так. А может, они талинские шпионы. И убить собирались герцога. Что, по-твоему, вероятнее?

Пелло вздохнул.

– Мы не новички в этом деле. Правильным ответом девять раз из десяти оказывается тот, что напрашивается сам собой.

– Девять из десяти. – Лангриер развела руками, словно извиняясь. – Так что попробуйте рассказать что-нибудь поинтереснее.

– Я не знаю, черт возьми, ничего поинтереснее, – сквозь зубы прошипела Монца. – Это все, что…

Лангриер внезапно с размаху саданула кулаком ей по ребрам.

– Правду! – Вторым ударила с другой стороны. – Правду! – Последовал удар в живот. – Правду! Правду! Правду! – выкрикивала она с каждым ударом, брызжа Монце в лицо слюной.

Под сырыми сводами подвала заметалось эхо, заглушая сдавленный хрип Монцы. Она не могла сделать ничего из того, чего отчаянно требовало тело, – ни рук опустить, ни согнуться, ни упасть, ни даже вздохнуть. Была беззащитна, как туша на крюке в мясницкой лавке. И, когда Лангриер устала выбивать из нее кишки, лишь немо содрогалась некоторое время в своих оковах, покуда напряжение отпускало сведенные мышцы. Наконец ее вырвало водой, после чего Монце удалось со стоном втянуть в грудь воздух. И ее вырвало снова. Спутавшиеся волосы упали на лицо, она повисла безвольно на цепях, подобно мокрой простыне на веревке, поскуливая при каждом вдохе, как побитая собака, не в силах остановиться… да и не желая.

Услышала, как зашаркали по камню сапоги Лангриер, двинувшейся к Трясучке.

– Итак… она – полная дура, это ясно. Дадим шанс тебе, верзила. И начнем с простого. Как звать?

– Кол Трясучка, – осипшим от страха, напряженным голосом ответил он.

– Трясучка! – Пелло захихикал.

– Северянин. И кто только придумывает им такие смешные имена?.. А как ее имя?

– Меркатто. Она называет себя Монцкарро Меркатто.

Монца медленно покачала головой. Не потому, что Трясучка выдал ее имя. А потому, что понимала – правда не поможет.

– Да что ты? У меня, в моей скромной камере – Палач Каприле собственной персоной? Дурак, Меркатто уже полгода как нет в живых! А я начинаю уставать. Ты, видно, думаешь, что мы бессмертны, поэтому можно попусту тратить время?

– Они последние глупцы? – спросил Пелло. – Или отчаянные смельчаки? Как по-вашему?

– Не вижу разницы.

– Придержать его?

– Давай, коль ты не против. – Лангриер покрутила локтем, поморщилась. – Чертово плечо разболелось. К дождю, как всегда.

– Ох уж это ваше чертово плечо…