Лучше подавать холодным

— Погнали, — прошипел сквозь стиснутые зубы Трясучка.

Один из наёмников, тех, что разносили комнату вдребезги сделал полшага им навстречу. — Какого чёрта вы…

Трясучка одним махом перепрыгнул обломки, секира засияла дугой. Дружелюбный припал вправо, пригибаясь под ней,

дуновением от неё вздёрнуло его волосы. Его тесак зацепил край трясучкиного щита, уголок клинка проскрежетал и впился

северянину в плечо. Тем не менее не достаточно, чтобы вышло большее, чем порез. Трясучка быстро извернулся кругом,

секира, вспыхнув, понеслась. Дружелюбный проскользнул, огибая её, слыша как она врезалась в обломки рядом с ним. Он

пырнул ножом, но северянин уже подставил щит, закрутил его, выдёргивая кинжал из кулака Дружелюбного, со стуком отбрасывая его на гладкий пол. Он рубанул тесаком, но Трясучка прижался вплотную и плечом перехватил локоть Дружелюбного, лезвие хлопнуло по незрячей стороне его лица и оставило под ухом кровавую царапину.

Дружелюбный отступил на полшага, отводя тесак для бокового удара, не давая Трясучке места использовать топор. Тот вместо этого бросился вперёд прикрываясь щитом, принял на него летящий тесак Дружелюбного и отбил к верху, хрипя как бешеный пёс. Дружелюбный двинул его в бок, стараясь как следует провести удар в обход той большой круглой деревяшки, но Трясучка больше весил и уже разогнался. Дружелюбного отбросило в дверь, косяк долбанул его по плечу, щит впечатался в грудь, неумолимо набирая скорость. Его башмаки брыкнулись по полу, затем пол ушел из под ног. Он падал. Затылок ударился о камень, его тряхнуло, подбросило, переворачивая снова и снова. Он сипел и хрипел, вокруг него закружились свет и тьма. Ступеньки. Падение со ступеней, и самое худшее, что он даже не мог их сосчитать.

Он снова зарычал, медленно приподнимаясь с подножия лесницы. Он оказался на длинной кухне, сводчатом подвале, освещённом маленькими окошками на самом верху. Левая нога, правое плечо, затылок — всё пульсировало, щека в крови, разорван рукав и щиплет длинная царапина на предплечье, кровь на штанине, наверное он порезался собственным тесаком, когда падал. Зато все части по прежнему шевелились.

Трясучка стоял наверху пролёта из четырнадцати ступеней, два раза по семь, большим чёрным силуэтом с единственным светящимся глазом. Дружелюбный поманил его.

— Спускайся.

Она продолжала ползти. Это всё, что она могла делать. Подтягивать себя на один шаг за один раз. Смотреть только вперёд, на рукоять меча работы Кальвеса в углу. Ползти, и харкать кровью, и желать, чтобы комната стояла спокойно. Весь долгий путь её спина чесалась, пощипывала, в ожидании когда в неё вонзится Трясучкин топор, принося ей тот позорный конец, который она заслужила.

По крайней мере одноглазое чмо наконец заткнулось.

Рука Монзы сомкнулась вокруг рукояти и она перекатилась, рыча, махая перед собой клинком, как трусиха может махать в ночи факелом. Там никого не было. Только рваная дыра в перилах на краю галереи.

Она вытерла кровоточащий нос рукой в перчатке, медленно становясь на колени. Головокружение проходило, рёв в ушах стих до мерного постукивания, лицо — пульсирующее месиво, казалось распушим вдвое по сравнению с обычным размером. Она пошаркала до разломанных поручней и вгляделась вниз. Трое наёмников, занятых разрушением комнаты всё ещё были там, стояли под галереей, таращившись на разломанный клавесин. Ни следа Трясучки, и заодно ни намёка, что произошло. Но на уме у Монзы было другое.

Орсо.

Она схватилась за ноющую челюсть, подошла к дверям на той стороне и навалившись, распахнула их. Снизу, из мрака коридора донёсся нарастающий шум боя. Она боком ринулась на широкий балкон. Великий купол над ней изображал небо, подсвеченное восходящим солнцем. Семь крылатых женщин потрясали мечами. Грандиознейшая фреска Аропеллы — Судьбы несут земле предначертанное. Под ней изгибались вверх два величественных ряда ступеней, высеченных из мрамора трёх различных цветов. На их верхней площадке стояли двойные двери, на них редкими породами дерева выложены львиные лики. Там, перед теми дверьми, она стояла рядом с Бенной в последний раз, и говорила, что любит его.

Что и говорить, кое-что поменялось.

На круглом мозаичном полу нижнего зала, и на широких мраморных ступенях, и на балконе сверху кипела ожесточённая битва. Люди Тысячи Мечей бились смертным боем со стражниками Орсо. Тех было десятков шесть или чуть больше — бурлящая, размахивающая конечностями масса. Мечи врезались в щиты, палицы вминались в латы, топоры вздымались и падали, копья кололи и пронзали. Воины ревели от ярости, завывали от боли, дрались и умирали, зарубленные на месте. Наёмники обезумели от обещанного грабежа, а защитникам бежать было некуда. Обе стороны выказывали нехватку милосердиия. Пара бойцов в талинской форме стояли на коленях на балконе неподалёку, взводя арбалеты. Только один из них выпрямился чтобы выстрелить — тут же словил стрелу в грудь, упал навзничь, перхая, выпучив от удивления глаза, обрызгивая кровью изящную статуэтку позади себя.