Лучше подавать холодным

Через три долгих дня её малообещающего правления в город прибыл старый сержант Вольфер, человек до смешного побитый жизнью, и почти так же исполосованный шрамами как она. Отказываясь сдаться, он провёл двадцать три солдата, уцелевших из своего полка после осприйского разгрома, через всю Стирию, сохранив их мечи и честь. У неё всегда найдётся применение столь упорному человеку, и она наладила его созвать каждого ранее служившего воина в городе. Оплачиваемая работа на дороге не валялась — у него уже набралось две роты добровольцев. Их достойным песен подвигом стало сопровождение мытарей и присмотр, чтоб не затерялся ни один медяк.

Она неплохо вызубрила уроки герцога Орсо. Золото в сталь, сталь в ещё больше золота — такова надлежащая спираль политики. В ответ на сопротивление, бездеятельность и насмшки со всех четырёх сторон, Монза лишь стала давить жёстче. Она находила извращённое удовлетворение в предположительной невыполнимости задания, работа держала её на взводе — побоку боль, побоку шелуху. Ведь уже много, много времени прошло с тех пор как она сажала и сеяла.

— Вы выглядите… очень красивой.

— Что? — Котарда неслышно подплыла к ней и выдавила робкую улыбку. — О. Взаимно, — буркнула Монза, наврядли даже окинув ту взглядом.

— Белое вам идёт. Мне сказали, я слишком бледна для белого. — Монзу передёрнуло. Вот как раз на бестолковый щебет у неё сегодня здоровья не хватит. — Я бы хотела быть вами.

— Некоторое время на солнце сделает своё дело.

— Нет, нет. Храброй. — Котарда опустив взгляд скручивала свои восковые пальцы. — Хотелось бы мне быть храброй. Мне сказали — у меня власть. Кто-нибудь может подумать, что иметь власть означает больше не бояться всего на свете. Но я всё время напугана. Особенно на приёмах. — Слова выплёскивались из неё к растущему неудобству Монзы. — Порой я не в силах пошевелиться под этим грузом. Постоянного страха. Я такая никчёма. Что мне с этим поделать? Что бы сделали вы?

Монза не стремилась обсуждать свои собственные страхи. Это их только подпитывает. Но Котарда не смотря ни на что порола чушь. — Я совсем бесхарактерная, но откуда у людей берётся характер? Или он есть или его нет. У вас есть. Всяк скажет, что у вас он есть. Откуда вы его получили? Почему мне ничего не досталось? Порой я представляю себя обрывком бумаги, который лишь ведёт себя как человек. Мне сказали, я страшная трусиха. Что мне с этим поделать? С тем, что я трусиха?

Долгое время они глядели друг на друга, затем Монза пожала плечами. — Ведите себя, будто это не так.

Отворились двери.

Откуда то из-за пределов видимости музыканты грянули размеренный мотив, когда они вместе с Котардой ступили в бескрайнюю чашу Дома Сената. Несмотря на то, что крыши не было, несмотря на то, что скоро на чёрно-синем небе покажутся звёзды — стояла жара. Жарко и вязко как в могиле, цветочный запах духов впивался в сдавленное горло Монзы и у неё подкатил рвотный позыв. Тысячи свечей горели во тьме, наполняя великое место действия ползучими тенями, побуждая золото лучиться, украшения искриться, превращая сотни сотен улыбающихся лиц, что взлетали со всех сторон, в хитрые злобные маски. Всё было черезмерным, подобно сцене из нездоровой фантазии.

Хренова туча усилий, чтобы всего-то посмотреть как один мужик наденет новую шапку.

Присутствующие поражали разнообразием. Основную массу составляли стирийцы — богатые и могучие мужи и жёны, торговцы и мелкая знать со всех уголков страны. Небольшая россыпь знаменитых художников, поэтов, дипломатов, мастеровых, военных — Рогонт не собирался исключать никого, кто бы мог придать ему немного добавочного блеска. Большинство лучших мест, первых снизу, занимали заграничные гости, прибывшие отдать дань уважения новому королю Стирии, или по крайней мере постараться выудить какое-то преимущество от его возвышения. Тут были торговые капитаны Тысячи Островов с золотыми обручами в ушах. Тут были заросшие, бородатые северяне, яркоглазые баолийцы. Тут были уроженцы Сульджука в ярких шелках. Пара жрецов из Тхонда, где поклоняются солнцу, выбрила головы до жёлтой щетины. Тут были трое на вид обеспокоенных старейшины Вестпорта. Союз, как и ожидалось, отсутствовал начисто, зато гуркская делегация охотно разлилась во всю ширь отведённого им пространства. Дюжина послов императора Уфман-уль-Дошта тяготилась золотом. Дюжина жрецов пророка Кхалюля в строгом белом.

Монза прошла сквозь них всех, будто их тут и не было, плечи назад, глаза прямо вперёд, с холодной усмешкой на устах, которую она всегда нацепляла, когда боялась больше всего. Лироцио и Патин, равнороскошные, приближались по противоположной дорожке. Соториус ожидал у кресла, что являлось золотым ключом и средоточием всего события, тяжело опираясь на посох. Старик клялся, что его предадут аду, прежде чем он сойдёт по наклонному подиуму.