Лучше подавать холодным.

Дождь начался усиливаться, морося в глаза Трясучки, пока он ел. Не сравнить с теми бурями, что радовали его на Севере, но вполне достаточный, чтобы малость промочить его настроение и заставить задуматься, где он, нахрен, сегодня заночует. Дождь сочился с замшелых скатов и сломанных желобов, окрашивал чёрным булыжники, заставлял людей сутулиться и браниться. Трясучка отошёл от тесных зданий, и вышел на берег широкой реки, полностью выложенный и ограждённый камнем. Чуть-чуть постоял, раздумывая, какой дорогой ему пойти.

Город простирался так далеко, насколько хватало обзора. Мосты выше и ниже по течению, дома на другом берегу - ещё громаднее, чем на этом, боковые башни, купола, крыши, тянулись и тянулись, полускрытые дымкой и таинственно серые под дождём. Снова рваные бумаги колыхались на ветру, на них цветной яркой краской намалёваны буквы, подтёки сбегали вниз на мостовую. Местами, надписи были на высоте человеческого роста. Трясучка уставился на один из наборов букв, пытаясь хоть немного понять их смысл.

Другое плечо задело его, прямо по рёбрам, заставив крякнуть. На этот раз он, сердито рыча, выругался, сжав небольшой ломоть мяса в кулаке, так будто он сжимал клинок. Затем перевёл дыхание. Не в столь уж незапамятные времена Трясучка отпустил Девять Смертей. Он помнил то утро, как будто это было вчера - за окнами снег, в руке нож, и звон, когда он позволил ножу упасть. Он оставил в живых того, кто убил его брата. Отказался мстить - лишь бы начать новую жизнь. Отступить от крови. Отступить же от неосторожного плеча в толпе не было событием, о котором поют песни.

Он выдавил полуулыбку и пошёл другой дорогой, вверх на мост. Нелепые вещи, такие как удар в плечо, могут обозлить не на один день, а он не хотел омрачить свои начинания ещё до того, как они начались. На той стороне стояли статуи, отрешенно смотря над водой - химеры из белого камня, пятнистые от птичьего помёта.

Мимо протекала толчея людей, одна река за другой. Людей любого вида и цвета. Так много, что среди них он почувствовал себя никем. Попавшим в такое место, где неизбежно придётся получить плечом.

Что-то ободрало его руку. Ещё до того, как он это осознал, Трясучка сграбастал кого-то рядом за шею, прижал задом к парапету, наклонив над водой в двадцати шагах внизу и сжимая горло, будто душил курёнка.

- Ударил меня, мразь? - прорычал он на северном наречии - Я тебе, блядь, глаза вырежу!

Тот был невысокого роста и выглядел страсть как напуганным. Должно быть на голову ниже Трясучки и почти вполовину меньше весом. Преодолев первую багровую вспышку ярости, Трясучка выпустил бедного придурка похоже, даже не дотронувшегося до него. Злости не было. Как же он умудрился отказаться от большого зла и при этом так потерять выдержку из-за ничего? Он сам всегда был своим злейшим врагом.

- Прости, дружище, - сказал он по стирийски, именно это и хотя сказать. Он дал человеку съехать вниз, неловко отряхнул скомканный перёд его куртки. - По правде, прошу прощения. Всё это - небольшая... как это у вас называется... ошибка. Прости. Хочешь... - Трясучка обнаружил, что протягивает ломтик, последний кусочек жирного мяса, всё ещё вцепившись в него. Человек вытаращился. Трясучка поморщился. Конечно, ему не захочется ткого угощения, Трясучка вряд-ли хотел его сам. - Прости... - Человек повернулся и рванулся в толпу, испуганно бросив взгляд через плечо, как будто он прямо-таки спасался от нападения маньяка. Может статься так и было.

Трясучка стоял на мосту, в тоске над журчащей вдаль бурой водой. Надо заметить, точно такой же водой как и на Севере.

Кажется, жить по новому может стать работой потруднее, чем он думал.

Похититель костей.

Когда её глаза открылись, она увидела кости.

Кости длинные и короткие, толстые и тонкие, белые, желтые, коричневые. Закрывающие облезлую стену от пола до верхних балок. Сотни их. Прибитых образуя узоры, безумную мозаику. Она выкатила глаза - воспалённые и болезненные. Языки пламени бились в закопчёном очаге. С верха камина, ей ухмылялись черепа, ровно уложенные по трое.

Значит кости человеческие. Монза почувствовала мороз по коже.

Она попробовала сесть. Расплывчатое ощущение неподвижного оцепенения взорвалось болью столь внезапно, что она чуть не блеванула. Затемнённая комната плыла, кренилась. Она была связана и лежала, на чём-то твёрдом. Сознание словно облито грязью - она не помнила, как здесь очутилась.

Она покрутила в разные стороны головой и увидела стол. На столе был металлический поднос. На подносе лежал аккуратный набор инструментов. Пинцеты, щипчики, иглы и ножницы. Маленькая, но очень дельная пила. По меньшей мере дюжина ножей, разных форм и размеров. Её расширившиеся зрачки притягивали их отточенные острия. Изогнутые, прямые, зазубренные лезвия, безжалостные и живые при свете огня. Орудия лекаря? Или мучителя?