Лучше не бывает

Джон, ты, наверно, знаешь, что я переспала с одним человеком на прошлой неделе. Я полагаю, что ты, возможно, знаешь об этом, и либо ты зол на меня, либо презираешь меня совершенно. Я не смогла правильно истолковать твою открытку. Ты написал ее таким странным тоном. Что ты думаешь обо мне? Я не говорю «прости», поскольку я не чувствую раскаяния. Ты так ясно дал понять, что я не нужна тебе или нужна целиком на твоих условиях. Предполагается, что буду любить тебя, но не доставлять тебе огорчений. Что ж, иногда я их все-таки причиняю. Со мной тоже иногда что-то происходит. Однако я чувствую благодарность за то, что, по крайней мере, ты всегда был полностью правдивым со мной, – и теперь я тоже полностью правдива по отношению к тебе. К несчастью для нас обоих, правда состоит в том, что я люблю тебя, и только тебя – открыто и навсегда и до безумия. Ты должен смириться с этим. Пожалуйста, приходи завтра. Я позвоню тебе на работу.

Д.

Джессика Берд ходила взад-вперед по комнате некоторое время. Три письма, на сочинение которых она потратила всю предыдущую ночь, лежали на столе. Какое письмо лучше отправить? Какое было искренним? Она была искренней во всех трех. Какое будет наиболее действенным? Она знала в сердце своем, что ни одно из трех не будет действенным. Любое из них раздражит Джона и ожесточит его сердце против нее. Он не придет к ней завтра. Может быть, он придет на полчаса на следующей неделе, а потом отложит свидание, предложенное в открытке. Непохоже было, что он сердится на нее, просто она надоела ему, и что бы она ни сделала – любая претензия на его внимание только еще больше раздражит его. Возможно, самый печальный опыт при кончине любви – то, чего не может представить воображение: признать, что тот, кто прежде любил тебя, теперь относится к тебе как к чему-то надоевшему, раздражающему и неважному. Открытая ненависть гораздо предпочтительней. Конечно, она была очень несправедлива к Джону. Джон был совестливым человеком, без сомнения заботящимся о ее благополучии, и поэтому он отложил в открытке их свидание так надолго из чувства долга, заботясь о ней, чтобы она исцелилась. Но таким путем вряд ли этого добьешься. И, увы, лекарства от ее болезни не было.

Для Джессики было даже облегчением почувствовать простую и конкретную ревность. Красивая женщина, вошедшая в его дом, была несомненной реальностью, чем-то новым, поводом для новых мыслей и для обновления любви; радость любви живет даже и в сильном страдании, и что-то исцеляющее и даже радостное таилось в этой обновленной ревнивой любви. Однако период ревнивой любви хотя и не прошел целиком, но претерпел изменения. Джессика среди всех своих занятий постоянно думала о том, почему же все-таки она потерпела неудачу в своих поисках в комнате Джона: ни булавки, ни запаха духов, ни косметики, ни противозачаточных средств – ничего. Если бы даже Джон считал ее достаточно дерзкой и изобретательной, способной пробраться в его дом, он и тогда не мог бы придать своей комнате такой невинный вид. Джессика была особенно поражена отсутствием намека на духи. Женщина, выглядящая так, как та, которую она видела, не может не душиться. Удивительно, что все-таки запаха не было. И все же как ни крути, а женщина была, и Джессика погружалась бы в бесконечные размышления о ней, если бы она не была охвачена ужасным волнением по поводу того, как необыкновенно закончился ее визит в дом Дьюкейна.