Лучше не бывает

Пирс, уже одетый, но босой, стоял на краю сверкающего моря. Он смотрел на перекатывающиеся подводные камни, которые солнце высвечивало в зеленой толще воды, тихой, но внутри нее, как в несовершенном стекле, плавали пузыри. Он думал: я ее как-нибудь накажу, я сделаю это. А потом я пойду в пещеру Гуннара, возьму и останусь там, и утону.

19

Мэри перелезла через низкую стену кладбища. Ее бело-голубое платье задело за сверкающий край теплого камня, и тонкая струйка земляной пыли просыпалась в сандалии.

Вилли шел чуть впереди нее, медленно ступая по переплетенным корням плюща. Он двигался ритмичным шагом танцора, мягкая таинственная пружинистость плющевого настила подбрасывала его тело.

Мэри остановилась, облокотясь о стену. Она не торопилась догнать его. Горячий день был наполнен плотным, пыльным, благоуханным молчанием, Мэри экстатически вдыхала его в себя. Кукушка откуда-то издалека отметилась среди молчания, как будто поставила знак или подпись. Мэри думала: я ленюсь. Я не спешу. Она думала, теперь я веду его. Она улыбнулась при этой мысли.

Из этой части кладбища ничего не было видно, кроме серо-белых памятников, устремляющихся в преизбыточный свет, и восьмиугольной церкви; по ее стенам, заметила Мэри, начинал ползти плющ. Когда-нибудь плющ полностью закроет церковь, как уже произошло со многими надгробиями. Над могилами сияло пустое небо, бледная, бесцветная сияющая пустота.

Мэри пошла параллельно направлению хода Вилли. Ее ноги в сандалиях ощущали волнистую поверхность упругого плюща, который как бы опускался под ногой, но земли не чувствовалось. Хождение по воде, наверно, похоже на это, подумала Мэри, тогда вода казалась бы плотным, чуть прогибающимся материалом, поддерживающим стопы. Она остановилась и потрогала железную решетку, окружающую один из обелисков, запачкав руку ржавчиной. Она чувствовала, что Вилли приближается к ней. Материя летнего дня соединяла их тела так, что, когда он двигался, она чувствовала, что ее тело тянется вслед, как на буксире. Сегодня мы как сиамские близнецы, подумала она, мы соединены сегодня особой тонкой растягивающейся эктоплазмой.

Теперь Вилли улегся прямо на плющ, как делают дети. Мэри подошла и, увидев, что его глаза закрыты, села совсем рядом, опершись спиной на один из камней, тот самый, с которого Пирс недавно так старательно соскребывал плющ, чтобы открыть взорам чудесно вырезанный на нем корабль с парусами.

Вилли, почувствовав по качанию плюща, что Мэри рядом, сказал:

– Привет.

– Привет.

Мэри некоторое время спокойно смотрела на белизну волос Вилли, рассыпавшихся по плющу. Его лицо было таким маленьким и коричневым, его нос так тонок, его руки так изящны и костисты. Она вспомнила, как птичья лапа обхватывает чей-нибудь палец, – нежное и пугающее чувство.

– О чем ты думаешь, Мэри?

– Как раз о кладбище. – Она не могла рассказать ему о птице.

– И что?

– О, не знаю. Я чувствую, что у всех этих людей была мирная, счастливая жизнь.

– Этого нельзя сказать ни о каких людях.

– Еще я чувствую их присутствие. Но все эти мертвые теперь преобразились.

Мэри замолчала. Она не ощущала, что они враждебны или потревожены, и все-таки кладбище пугало ее, но это не было так уж неприятно, особенно в такие дни, в которых была плотность полуночи. Во что они преобразились, думала она. У нее не возникало представлений о черепах и гнилых костях. Она представляла их вокруг спящими с пустыми темными глазницами, спящими с открытыми глазами.

– Ты дрожишь, Мэри.

– Я в порядке. Я просто перегрелась на солнце.

– Я вылечу тебя моим магическим камнем.

Мэри непроизвольно выставила руку, чтобы поймать что-то зеленое, летящее к ней. На миг она подумала, что оно сейчас упадет глубоко в плющ, но ее рука проворно отбросила это себе на колени. Это был кусок полупрозрачного зеленого стекла, из которого море сделало почти совершенный шар.

– О, как красиво! – Она приложила шар ко лбу. – Какой холодный.

– Как ты так мило поймала его своей юбкой. Помнишь сказку про принцессу, которая нашла принца, прятавшегося среди девушек, бросая мяч каждой из них. Все девушки расставляли ноги, чтобы поймать мяч, и только одна – это и был принц – сжала их.

Мэри засмеялась. Она ощущала связь между их телами как тугой, густой водоворот почти видимой материи. Вилли встал, опираясь на могильный камень. И Мэри подумала: как бы я хотела, чтобы он оперся о меня и положил руку на колени.

– Не показывай близнецам это стекло, – сказала она. – Иначе они его у тебя выпросят.

– Но я тебе подарил.

– О, спасибо! – Она закрыла глаза, перекатывая прохладный шар по лбу, потом по крыльям носа и щеке. Она произнесла: – О Вилли, Вилли, Вилли.

– Што такое?

– Ничего. У меня такое странное чувство. Расскажи что-нибудь. Расскажи о какой-нибудь мелочи, игрушке, которая была у тебя в детстве, о твоем первом дне в школе, о каком-нибудь старом друге, что-нибудь.

– Ладно, я расскажу тебе о самом ужасном случае в моей жизни.

– О! – Она подумала: сейчас это случится, он расскажет, дай бог мне вынести это.

– Мне было шесть лет.

– О!