Громадная толпа людей в синих блузах и потертых куртках, вооруженная винтовками и револьверами, запрудила главную площадь. Толпа была молчалива; сосредоточенное выражение закоптелых в фабричном дыму лиц подчеркивало серьезность момента; огрубелые руки крепко сжимали винтовки. Все было тихо; лишь со стен серых зданий кричали огненными буквами плакаты. Глаза всех были устремлены на широкий балкон серого, напоминавшего по внешности средневековый замок, громадного здания с башнями по углам. Сквозь широко распахнутые двери подъезда этого дома виднелась широкая, устланная пестрым ковром и уставленная тропическими растениями лестница. Около подъезда толпилось около полусотни солдат, в серых куртках с синими воротниками и маленькими красными бантами и ленточками на груди. Некоторые из них перебрасывались короткими, отрывистыми фразами с рабочими.
«Такси» Смока вынырнул из переулка и остановился на площади.
— Сейчас я разыщу кого-нибудь из ребят, — сказал Том Грей, соскакивая на панель, — он тебя проводит, Смок, в мою берлогу. Ты, вероятно, двигаться не можешь от усталости, бедняга!
— Да, устал я порядком, — отозвался весело шофер, — руки, словно чужие, и голова трещит, как после хорошей выпивки. А ты разве не устал, Том?
— Успею отдохнуть завтра. Мне необходимо побывать в Революционном Комитете, — ответил Грей, — теперь не время отдыхать.
— Ну, как хочешь, — зевая во весь рот, произнес Смок, — а я сосну часок-другой и пожру малость, если у тебя найдется что-нибудь в этом роде.
Том Грей пошарил глазами в толпе и сделал кому-то знак рукой. К нему протолкался молодой, голубоглазый парень, со светлыми, точно восковыми, усиками и, крепко пожимая его руку, вскричал:
— Том Грей! Ты, старина! А мы уж думали…
— Потом поболтаем, Боб Кеннеди! — перебил его Грей, — а пока будь другом и проводи в мою берлогу вот этого товарища. Ладно?
Вместо ответа Боб Кеннеди вскочил на сиденье «такси» рядом с шофером. Том Грей двинулся в толпу и стал проталкиваться к подъезду дома, где помещался Революционный Комитет. В тот момент, когда он уже подошел к дверям, на высоком балконе показался высокий, худощавый человек в потертом черном костюме и сером кепи. Небольшая черная бородка оттеняла матовую бледность его впалых щек; черные, глубоко-впавшие глаза горели лихорадочным возбуждением. Толпа дрогнула, как один человек, и по ней пролетел тихий шепот:
— Джон Гарвей, председатель нашей Ассоциации! Глава Революционного Комитета! Сейчас будет говорить! Тише, товарищи, тише!
Человек на балконе снял кепи и поднял руку. Толпа замерла.